Я молча отстранил Алексея от головы пациента. В то время пластиковых зондов еще в помине не было. Работали зондами из красной резины, многократно прошедшими стерилизацию и без малейшего намека на жесткость[6].

Алексей совсем, наверное, голову потерял от желания стать рентгенологом и нарушил основную заповедь анестезиологии – идя на операцию, освободи желудок, вставь зонд, чтобы содержимое желудка во время интубации трахеи или во время операции не попало в легкие.

Я пытался исправить ситуацию. Я удалил тампон из ротовой полости и с помощью ларингоскопа попытался провести зонд в пищевод. Смена зондов, попытки провести зонд с помощью длинного карцанга и с помощью ларингоскопа оказались безуспешными. Все это сопровождалось потоком мата в сторону Семенчихина, а потом и в мою. Володя был в ярости. Он обзывал нас жопорукими, Алексею грозил изнасилованием в извращенной форме, но это не помогало. Алексей заинтубировал трахею трубкой десятого размера, которая сдавливала пищевод и не давала зонду пройти в желудок. Сейчас бы эта проблема решилась в течение нескольких минут с помощью фиброгастроскопа. Но тогда, в 1984 году, мы и не слышали о подобной технике.

В то время каноны анестезиологии были прописаны с учетом максимального предотвращения различных осложнений. Выполнение этих правил позволяло избегать множества опасностей.

Сейчас, в нашей ситуации, было нарушено основное правило. Надо было что-то предпринимать.

– Владимир Васильевич, я не смогу провести зонд в желудок, – сказал я. – Интубационная трубка десятого размера, и она перекрывает частично пищевод. Может быть, вы войдете в брюшную полость, осторожно вскроете желудок через небольшой разрез и выпустите воздух? После этого вы спокойно продолжите операцию.

– А может быть, ты, Артем, не будешь меня учить? Ты своим куриным мозгом подумай, что через этот разрез выйдет не воздух, а польется все дерьмо – в брюшную полость. Тогда парню точно лечиться от перитонита. Но самое главное – мы не знаем, что у него в животе. Может быть, уже сейчас развивается катастрофа.

– Владимир Васильевич, судя по показателям, в брюшной полости ничего катастрофического не происходит.

– Вызывай Славика, – скомандовал Башлыков. – Он точно во всем разберется. А вы… валите оба в рентгенологи. Мне с такими… работать нет никакой радости.

Я тихо спросил Алексея:

– Ты точно опорожнял желудок перед операцией?

– Ну конечно, я перед вводным наркозом заставил его проглотить зонд, желудок был пуст.

Я думал о том, что если приедет Слава, то он меня смешает со всей грязью Хакасии и Горной Шории и потом еще растрезвонит на всю область, какой я осел. Обязательно расскажет на кафедре и подтвердит правильность решения не оставлять меня в Кемерово. Нет, надо было самому выходить из ситуации и принимать решение.

Анестезистке Надежде и Семенчихину я тихо сказал приготовиться к переинтубации. Все было готово. Я увеличил кислород до ста процентов, пять минут повентилировал и начал экстубацию. Но как только я вытащил интубационную трубку, из трахеи и из желудка фонтаном хлынул поток застойного, зловонного содержимого, полностью заполнив ротовую полость. Отсос не справлялся с таким количеством рвотных масс, пациент начал синеть. Времени уже точно не было. Я с первой попытки провел зонд в желудок, заинтубировал трахею. Провентилировав несколько минут чистым кислородом, мы начали санацию и лаваж легких[7] раствором соды. Естественно, живот опал. Володя спокойно начал ревизию брюшной полости. Мы не следили за ходом операции и были полностью поглощены попыткой предотвратить развитие одного из самых страшных осложнений в анестезиологии, а именно синдрома Мендельсона. Ситуации, когда кислое содержимое желудка попадает в щелочную среду трахеи и бронхов и вызывает спазм капилляров и более крупных сосудов легких. При этом кислород прекращает поступать в организм, а углекислый газ накапливается и не выводится. Человек умирает от недостатка кислорода на фоне блока легких. Попытки размыть легкие раствором соды, введение больших доз гидрокортизона и преднизолона несколько выровняли ситуацию.

Настроение Башлыкова стало абсолютно спокойным, он уже по-доброму шутил, обещал не насиловать Алексея, хотя и продолжал обзывать всякими словами. Меня хвалил и говорил, что упоминание Славика действует на меня магическим образом и что теперь он знает, как вдохновлять меня на подвиги: он будет постоянно носить с собой портрет Славы, и как только ему что-то не понравится в моем поведении, он будет совать эту карточку мне в лицо.

В животе ничего не обнаружили. Володя еще раз промыл брюшную полость и начал послойно ушивать.

– Артем, у вас все нормально? Кровь в ране темновата.

У нас было все плохо. Несмотря на промывание легких, развивался синдром Мендельсона[8]. Стало снижаться давление, появился тотальный цианоз. Подключили адреналин, повысили дозу гормонов… Остановилась моча – начали отказывать почки. Артериальное давление продолжало снижаться.

– Ребята, у парня, наверно, была какая-то спайка, но мы ее не обнаружили, – сообщил Башлыков. – Видно, при входе в брюшную полость мы ее ликвидировали. Так что парень через десять дней после снятия швов вернется в часть. Повезло.

На нас не было лица. Я прекрасно понимал, что наш несчастный солдатик погибает.

– Владимир Васильевич, у нас все плохо. Мы получили аспирацию желудочного содержимого в легкие при переинтубации. Развился синдром Мендельсона с блоком легких. Парень сейчас в критическом состоянии, и мы пока не справляемся с ситуацией.