— Почему ты бросила нас?

— Потому что я сделала ошибку, сын. Ты был ошибкой. Этого никогда не должно было произойти. Ты, твой отец, эти квартиры, где мы жили. Я люблю тебя и Дерека, но мне нужна моя собственная жизнь, сын. Ты никогда не должен был появиться на свете. Я никогда не хотела дать жизнь какому-то Умнику.

Я видел Алека Бойла и Акулу, одетых в белые костюмы. Они проницательно кивали. Затем я вдруг осознал, что пялюсь на экран и все вернулось на круги своя — я смотрел по ящику мыльную оперу, а не галлюцинировал.

Через некоторые время у меня начались действительно скверные спазмы, так что я забрался под пуховое одеяло и попытался заснуть. Когда вошел мой отец, я сказал ему, что, по-моему, заболел гриппом, и оставшиеся до возвращения в парк три дня провел в постели.

Я никогда снова не коснусь геры. Это игра неудачников. Каждый встреченный мной чувак, говоривший, что может это контролировать, либо мертв, либо умирает или ведет жизнь, не стоящую жизни. Каким же безумцем я был! Я все еще дергаюсь здесь в дежурке. Потеря уикэнда. Нет, вот спид — это мой наркотик, спид и экстази. На хуй героин.

Похоже, что вторая смена будет скучной. Книжка про Сатклиффа оказалась вполне удобоваримой. Хорошее чтиво. Правда всегда выглядит страннее, чем вымысел. Сатклифф был настоящим возмутителем спокойствия. Сатклифф был просто говнюком! Как же обдолбан был этот чувак! Некоторые вещи ты никогда не сможешь понять, они не поддаются объяснению, рациональному анализу и толкованию. Я взялся за биографию Матери Терезы, но не смог в нее врубиться. Я действительно ей не уделил слишком много времени. Мать Тереза казалась мне немного помешанной. Она заявляла, что Бог говорил ей делать то, что она делает; от нее же самой ни хуя никакого толка. Точно такой же довод использует Сатклифф. Это все просто натуральное дерьмо; люди должны брать на себя побольше личной ответственности.

Этот парк абсолютно депрессивный. Он похож на тюрьму. Впрочем, нет. Отсюда ты можешь уйти и отправиться в теплый, дружелюбный паб, но это означает увольнение, если тебя застукают проверяющие. Парки платят деньги за присутствие; тебе платят, чтобы ты здесь находился. Не делал что-либо, а просто был здесь. Я сижу в дежурке. Следовательно, я завис.

Раздался стук в дверь. На проверяющего непохоже — они никогда не стучат. Я открыл дверь и на пороге стоял Рэйми Эйрли. Он глядел на меня с мрачной улыбкой, исказившей его лицо.

— Предатели роботы теперь давным-давно мертвы, металлические заржавели, человеческие истекают кровью.

Полностью мои сантименты. Рэйми либо полоумный, либо гений, и меня вообще никогда не интересовало даже попытаться разобраться, кто он именно.

— Все в порядке, Рэйми? Заходи.

Он ввалилися в дежурку. Затем Рэйми исследовал раздевалки и душевые с тщательностью, сделавшей бы честь самому бдительному Парковому Проверяющему. Он вернулся в дежурку, взял книгу о Матери Терезе, удивленно вскинул брови, повертел ее в руках и швырнул обратно на стол.

— Техника есть? — спросил он.

— Да... то есть я имею в виду, нет. Не при мне, типа.

— Хочешь вмазаться?

— Ну, нет на самом деле, я имею в виду, я, как бы работаю, ну... да, но просто чуть-чуть, типа...

Он приготовил немного геры и я втерся, используя его технику. Я начал много думать о плавании, и о рыбе. О пределах свободы, которой они располагают — две трети поверхности земли и все такое.

Следующее, что я осознал: передо мной стоял Акула. Рэйми исчез.

— Ключи, — рявкнул он.

Я поглядел на него затуманенными глазами. Я чувствовал, как будто мое тело было коридором, а Акула был дверью в его противоположный конец. Какого черта он имел в виду? Ключи?

Ключи.

Ключи.

Мать Тереза и дети Калькутты. Накормить весь мир.

Ключи.

Ключи открывают двери. Ключи запирают двери.

Ключи.

Звучало клево.

— Ключи.

— У тебя они вообще есть? Ключи? — спросил он. — Давай, сынок, время закругляться. У тебя, что, нет дома, куда можно пойти?

Я начал вынимать ключи из моего кармана, не мою связку, которую я сделал, а их связку. Неужели у меня нет дома, куда пойти?

Мама, где ты?

— Это мой дом, — заявил я ему.

— Ты не в себе, приятель. Ты выпил? — он придвинулся ближе посмотреть, сможет ли он учуять что-нибудь в моем дыхании. Он выглядел озадаченным, но вглядывался глубже в мои глаза. — Тебя несет, как чертова бумажного змея, сынок. На чем ты? Ты на этой травке? На чем ты?

Я на планете Земля. Мы все. Все жалкое земное отребье. Я, Акула, Мать Тереза, Сатклифф... Я протянул ему ключи.

— Господи Боже! Ты даже не можешь говорить, да?

Иисус Христос. Еще один землянин. Это планета Земля. Акула и я; человеческие жизнеформы, существующие на одной и той же планете в этой вселенной. Оба особи доминирующего вида на планете Земля. Люди устроили всякие разные структуры, организации, чтобы управлять нашими жизнями на этой планете. Церкви, нации, корпорации, общества, и все такое дерьмо. Одна из подобных структур — муниципалитет. Внутри его сферы отдых и развлечения, часть которых — Парковая Служба. Человек, известный как Акула (гуманоид, соотнесенный членами его собственной особи с названием других существ, сообразно осознаваемой ими его сходности с их видом и поведением), и я сам заняты в экономической деятельности этого образования. Нам платят наши крохи, чтобы поддерживать структуру человеческого общества. Наша роль маленькая, но неотъемлемая часть мистического и дивного целого.

— Мы должны играть роль...

— Что? Что такое?

— Играть роль в поддержании человеческого общества...

— Ты не в себе, сынок, чертовски не в себе! На чем ты?

Акула. Океан для плавания, целый океан. Две трети поверхности этой планеты для странствий. Более того, он мог плавать на разных уровнях, так что возможности почти безграничные. Бесконечный выбор в океане, и это существо вышло на землю, пришло на маленький клочок суши, который я занимал. Я не мог вынести соседства с этим созданием. Я пошел мимо него, прочь из дежурки, прочь из этого парка.

— Гарланд узнает об этом! — заорал он.

Ну и хрен-хрен-хрен-хрен с вами, говнюки.

Фишка насчет Башни Монпарнасса заключалась в том, что она воплощение дурновкусицы, по-настоящему грязная и низкопробная на вид. Впрочем, это удивительное строение, но в неправильном городе, и на неправильном континенте. Это строение очень нового мира, но потому что оно находится в Париже, то ни на кого не производит впечатление. Лувр, Опера, Триумфальная Арка, Эйфелева Башня — на людей производит впечатление все это дерьмо, простите, все эти великолепные сооружения. Всем на самом деле насрать на Башню Монпарнасса. А дело в том, что со смотровой площадки Монпарнасса открываются восхитительные виды Парижа.