— Дай-то бог, — кивнул Фульк Анжуйский.

Посольство решили отправить как можно скорее.

Возглавить его должен был епископ Джабалы. Пока в Антиохии готовили суда для отправки посольства, сразу по возвращении Раймунд сел за письмо.

«Милая Алиенора! — отказавшись от услуг секретарей, написал он. — Когда ты получишь это письмо, посольство Святой земли уже прибудет в Рим, и понтифик прочтет нашу смиренную просьбу о помощи…» Раймунд был уверен, что Алиенора не откажет ему. Она пройдет сквозь огонь и протянет ему руку. «Даже если понтифик не сумеет поднять весь христианский мир, — продолжал он скрипеть гусиным пером, — прошу тебя, собери войско и направь его в Святую землю. Прошу тебя во имя Господа, наших близких, которых уже нет с нами, нашей общей крови».

Но разве только просьба Фулька Анжуйского заставляла его сочинять это послание? Только ли неясная судьба Антиохии, а в будущем и всей Святой земли подталкивали его к этому? Нет! И потому князю хотелось написать еще одну строчку. «Но стоит ли? — думал он. — Это было бы слишком откровенно, дерзко». Но ведь он, Раймунд де Пуатье, и был — сама дерзость! И князь решился — и последняя строка сама вырвалась на волю, легла на лист:

«Я помню ту ночь в Бордо — я не забыл ничего…»

И только после этого он поставил подпись:

«Твой любящий дядюшка Раймунд, князь Антиохии».

Скрепляя письмо печатью, он не сомневался, что Алиенора откликнется, даст о себе знать. Только бы дошел свиток, попал в руки племянницы! Он даже просчитал маршрут для своих гонцов. Корабль высадит послов с епископом Джабалы в Италии, а затем пойдет на Марсель. И уже оттуда его гонцы помчатся в Аквитанию — в Бордо, затем — в Пуатье и потом — в Париж.

В начале осени 1145 года три корабля отплыли из антиохийского порта святого Симеона, вышли в Средиземное море и взяли курс на Европу.

1

Средиземное море было неспокойно. Три дня назад караван византийских кораблей, перевозивших крестоносцев, проплыл мимо Кипра, и теперь, мартовским утром 1148 года, вот-вот должен был показаться далекий берег Святой земли. Хлопали на ветру паруса. Управляли снастями, выполняя приказания капитана, расторопные матросы.

Сердце Алиеноры забилось часто, когда на далеком горизонте показалась полоска земли. Затем стали видны очертания берега. Час за часом он приближался, выплывал из-за горизонта, неторопливо разрастаясь в размерах.

— Это Антиохия? — спросила она у оказавшегося рядом старшего матроса — загорелого грека в грубой тунике, с повязкой на голове, препоясанного широким ремнем, с кривым ножом у бедра.

— Да, ваше величество, — оторвавшись от раздачи команд, низко поклонился тот.

И еще чаще заколотилось ее сердце. Прошли часы, и вот уже белокаменный город, даже ранней весной утопающий в зелени, окруженный суровой крепостной стеной, вырастал у нее на глазах.

Город ее надежды.

Потому что, если она и верила еще в существование пятачка земли, где ее примут с любовью, так это была Антиохия. Ведь даже родная Аквитания, потерявшая тысячи рыцарей по ее прихоти — идти через Константинополь, взглянула бы на свою безрассудную дочь враждебно.

А незнакомый сирийский город на реке Оронт разрастался впереди, и порт святого Симеона открывал мореплавателям свои ворота. И еще — в церквях по всему городу звенели колокола, встречая единоверцев, избавителей, друзей…

«Святая земля! Святая земля!» — твердили сгрудившиеся на борту корабля крестоносцы. Было ясно, то же происходило сейчас на всех грузовых судах, входящих в гавань Антиохии. Рыцари были счастливы — сколько претерпели они ради этого часа! Не зря! Счастливчики, кому удалось увидеть священный берег! Божьи избранники! И потому: «Святая земля!» — неслось из уст в уста.

«Раймунд, где же ты, — твердила Алиенора, — когда их головной корабль ткнулся носом в деревянный настил причала. — Милый Раймунд…»

А потом, за домами, она увидела пышную процессию, что спускалась по центральной улице, ведущей с высот Джебел Акры. Она разглядела рыцарей и священников — целый крестный ход. Их ждали. Но она хотела верить и в другое, что ждали ее. И потому слезы текли по щекам молодой государыни, гордо поднявшей подбородок и смотревшей вперед. Ее взор давно затуманился — она не видела ничего. Но свите, подступавшей сзади, могло показаться, что их безрассудная королева сейчас пытливо всматривается вдаль…

За пару дней до прибытия каравана крестоносцев в порт святого Симеона быстроходная триера доставила в Антиохию весть о том, что король и королева Франции, Людовик и Алиенора, уже на пути в Сирию.

Князь успел подготовиться — и, едва корабли показались на горизонте, он организовал торжественный прием для племянницы и свояка. Ведь именно они должны были стать избавителями христиан Востока от злых и кровожадных магометан. Под звон колоколов и хоры священников, певших неизменный гимн Те Deum, он во главе процессии из высших сановников княжества вышел встречать будущих освободителей Эдессы и защитников Антиохии, сторожей Триполи и Иерусалима.

…Они не виделись одиннадцать лет. За это время мелкие штрихи портрета дядюшки и преданного друга размылись. Остался лишь образ — четкий и ясный, насколько четким и ясным бывает образ, раз и навсегда поселившийся в нашем воображении. Для королевы Франции это был образ романтичного красавца-героя, ее «милого Раймунда». И не важно, что оставался он не столько реальным, сколько придуманным самой Алиенорой.

Главное, он был прекрасным.

Но самым удивительным оказалось то, что Алиенора увидела Раймунда, некогда звавшегося Пуатьерским, именно таким, каким видела все эти годы в своих фантазиях. Но теперь он явился в сиянии необыкновенной стати и царственности.

Придерживаемая за руки двумя пажами, склонившимися в поклоне, королева гордо сошла с корабля на пристань Антиохии. Она смотрела вперед. Пересекая порт, княжеская процессия уже надвигалась на них. Князь шел впереди — высокий, широкоплечий, светловолосый. В роскошном алом кафтане и синих шоссах, в щегольских сапожках, а главное — с царственной диадемой на челе. Раймунд чередовал корону с восточными знаками царского отличия.

На небольшой площади рыцарство Франции, возглавляемое королевской четой, и княжеская чета Антиохии, в окружении вассалов, предстали друг перед другом. Но Алиенора видела только глаза восточного государя. Светло-синие глаза ее любезного Раймунда, как она иногда, в тайных грезах, называла его про себя. Ей нетрудно было заметить, что и он, повзрослевший, с лицом куда более суровым, чем прежде, смотрит на нее одну.

Лишь мельком Алиенора увидела его миловидную темноокую жену — до Алиеноры доходили слухи, что они ровесницы…

И все же — Раймунд.

— Приветствую на земле Антиохии благородного короля Франции Людовика Седьмого и королеву Алиенору, — поклонился Раймунд Антиохийский. — Доброго вам здоровья и да пребудет с вами Господь!