немного поразмыслив, я добавила к платью посеребренное колье со вставками из малахита, удивительно гармонировавшими с цветом моих глаз.

Я и сама не ожидала такого эффекта, на несколько секунд буквально застыв перед зеркалом. У меня даже мелькнула мысль, что не очень-то честно наряжаться для мужчины, которому ты не намерена подарить ни малейшего шанса. Но я тотчас же усмирила эти благочестивые соображения и еще немного полюбовалась на свое отражение. И наконец – завершающий штрих. Поверх платья я набросила расклешенное кашемировое полупальто дымчато-синего цвета, доходившее мне до середины бедра. Этого дополнения требовала сентябрьская погода, и выглядело оно более чем уместно, сообщая всему образу оттенок элегантности.

Андрей, уже ожидавший меня за столиком в глубине зала, поднялся мне навстречу. Я с удовольствием поймала на себе его восхищенный взгляд.

Мы сделали заказ, и Андрей поинтересовался:

– Ты уже рассказала своей клиентке, кто убил ее дочь?

Я кивнула:

– Да, я готовилась к трудному разговору, но Эвелина Николаевна держалась молодцом. Особенно если учесть, что именно ей довелось услышать. Вот, послушай сам.

Я предложила Андрею прослушать наиболее значимые фрагменты записи моего диалога с Веретенниковой. В наушниках, разумеется. Ни к чему посвящать в особенности моей профессии отдыхающих после долгого рабочего дня посетителей ресторана. Да и пугать их тоже не стоит.

Андрей слушал с невозмутимым видом, хотя я заметила, что его взгляд помрачнел.

– М-да, – произнес он, возвращая мне диктофон. – Жаль Эвелину Николаевну. И ребят, конечно, тоже. Но знаешь, мне пришло в голову, что Вольтарская, возможно, рано или поздно догадалась бы, кто стоит за этими смертями. Ведь Веретенникова в скором времени предъявит права на наследство.

– Ты хочешь сказать, что я зря проделала всю эту работу? – Я была обескуражена таким заявлением.

– Нет, конечно же, не зря, – поспешил успокоить меня Андрей. – Ты здорово разобралась в этом деле и на удивление быстро. И не преувеличивай мои заслуги. Я всего лишь помог тебе установить мотив, на убийцу ты вышла самостоятельно.

– Если бы мне не удалось выяснить мотив, – возразила я, слегка успокоенная дифирамбами Мельникова в мою честь, – я не смогла бы так быстро ее дожать. Она бы попросту смеялась мне в лицо и делала круглые глаза.

– А через несколько дней в квартире, принадлежащей Карине Викентьевой, обнаружили бы обгоревший труп ее хозяйки, погибшей от неосторожного обращения с огнем. Она ведь курящая? – выдал Андрей один из возможных вариантов развития событий, которым было уже не суждено случиться.

– И пьющая, – мрачно добавила я. – И одинокая, и несчастная, и вообще, все мужики сволочи. Потому-то я и не замужем.

Андрей, опустив глаза, беззвучно рассмеялся. Он знал, что порой на меня нападает такой стих, который не имеет никакого отношения к моим настоящим мыслям. Во всяком случае мужчина, сидевший сейчас со мной за одним столиком, сволочью точно не был. А заодно и безвольным ботаником. А насчет замужества… Мы уже давно обо всем договорились.

– А как ты считаешь, не зря ли Вольтарская отказалась от официального расследования? – спросила я, потому что эта тема продолжала меня беспокоить. Ведь преступник должен быть наказан. – Все-таки убийство троих человек…

Андрей внимательно посмотрел на меня.

– Доказательство одного из них весьма и весьма проблематично, а два других – вовсе недоказуемы, – выдал он свое заключение.

– Но если начать все заново, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами…

– Эти обстоятельства открыты только тебе, – со вздохом возразил Андрей. – Убийство Виолеттой бездомного в принципе недоказуемо, если учесть, при каких обстоятельствах было найдено его тело. В том, что Веретенникова к этому причастна, она не призналась даже в беседе с тобой. Меня вообще удивляет, что она так разговорилась. Неужели не догадывалась, что ты можешь вести запись?

– Наверное, просто расслабилась, – предположила я. – Потеряла бдительность.

– О том, что бомж пугал дочь Вольтарской, ты знаешь только со слов самого Виталия Нерпина, ныне покойного. Больше об этом бомже никто и слыхом не слыхивал.

– А Венчик? – ухватилась я за соломинку.

– Венчик всего лишь помог установить его личность, – возразил Андрей. – Да и то весьма своеобразно. Аякс лишь подтвердил, что он – это он. Ни имени, ни фамилии. О том, что погибший занимался мистификацией, Венчик понятия не имел, ведь так?

Я была вынуждена согласиться.

– Ну а сам Виталий? – продолжала я наседать. – Ведь Веретенникова сама призналась, что подменяла лекарство сахарной пудрой! Да еще анализы из московской клиники.

– Да разве это признание, – устало отмахнулся Мельников. – Сначала призналась, потом отказалась. А насчет анализов… У Виталия было серьезное заболевание, которое вполне могло спровоцировать сахарный диабет. Его смерть вообще ни у кого не вызовет ни малейших подозрений. Виолетта запросто докажет, что заставляла принимать Виталия лекарства, а делал ли он это в ее отсутствие… В общем, сама понимаешь.

Да, я все это понимала, но все же…

– Ты сказал, что доказать убийство Алены проблематично. Но ведь все же возможно?

– А на основании каких фактов можно его доказать? – пожал плечами Андрей. – Да, есть мотив, но улик нет, даже косвенных. Да и неочевидно все это…

– Как это неочевидно! – взвилась я. – А наследство?

– Это для нас тобой все яснее ясного. А для суда этого недостаточно. Кто может вообще доказать, что Веретенникова запугивала Алену? Карина? Внешне она Виолетту не опознает, это точно. Да еще ты так любезно подсказала Виолетте, что именно может ее выдать. Голос? Это довольно шаткое доказательство. Да и не станет она в это ввязываться. Как только поймет, что к следственным органам ты имеешь весьма опосредованное отношение, сразу пойдет на попятный, вот увидишь. Так что…

– А почему Виолетта скрывала, что она сестра Виталия? – Я тщетно пыталась найти хоть одну зацепку.

– Да попросту заявит, что хотела быть ближе к семье брата и при этом не навязываться, – усмехнулся Андрей. – Ты вспомни, на основании чего следствие пришло к выводу, что это несчастный случай или самоубийство. Согласно показаниям соседей, никто к Нерпиным в это время не приходил, из квартиры не выходил. Дверь заперта хозяйским ключом. Ни о какой Виолетте Веретенниковой никто и не слышал. Даже не упомянули ни разу. Ты сама ее раскопала.