Он стиснул свой портфель.

– Это вещество я сам разработал, оно использовалось в основном для того, чтобы держать солдат покладистыми и послушными в ночное время суток.

– Мне все равно, кто его разработал, просто скажи, что это и как мне вывести его из организма.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но оно сделано из растения. Это тернера раскидистая… более известная как дамиана. В изобилии произрастает на юге. Мне говорили, на улицах она известна как Белладонна.

– И насколько долгий у нее эффект?

Старик поджал губы.

– Должен признать, у нее долгий период распада. Но через час или около того психотропные свойства ослабевают.

Лилли опустила взгляд на свои иссушенные руки, на скопления красных отметин, оставленных различными иглами капельниц, которые ей ставили, следы безжалостного сбора крови. В ее голове стучало. Она не могла глубоко вдохнуть, а тело ощущалось так, словно весило тонну.

– В любом случае, сколько крови у меня взяли?

– Мы были очень осторожны, уверяю тебя. Мы поддерживали необходимый уровень глюкозы, электролитов, питательных веществ и аминокислот. Никогда не было…

– Сколько конкретно?

– Мы брали четыре пинты на протяжении… месяца.

Ее волосы от ужаса встали дыбом.

– О Господи Иисусе.

– Понимаю, звучит так, будто это много, но мы пристально следили за тобой.

– Не важно. Не имеет значения. Уже ничего, нахрен, значения не имеет.

– Осмелюсь не согласиться… При всем уважении… Одна вещь все же имеет значение.

Она посмотрела на него:

– И что же это?

Он постучал по портфелю уродливым артритным пальцем.

– Вакцина.

Она посмотрела ему в глаза.

– Откуда мне знать, что она существует? Откуда мне знать, что она когда-нибудь появится?

Он сглотнул.

– В эти смутные времена остается либо верить, либо потеряться.

Она испустила вздох.

– Я не потерялась, я точно знаю, где я.

Он кивнул, его взгляд смягчился, а уголки рта опустились, выражая грусть.

– Юная леди, я знаю, что на мне лежит ответственность за смерти невинных людей. Но здесь у нас есть возможность – если нам удастся выбраться отсюда живыми, то мы сможем завершить испытания. Нет никаких гарантий, что вакцина сработает. Но разве не стоит попытаться? Я прошу тебя поверить мне. У меня нет такого права, но помни: я сдержал свое слово касательно детей. Я прошу тебя, Лилли, поверь мне. Пожалуйста.

Пока Лилли обдумывала сказанное, ее голова просто раскалывалась. Она заметила ростовое зеркало в другом конце комнаты, за старым антикварным шкафом, увидела свое отражение – бледную тряпичную куклу в потертом больничном халате. Она встала на секунду, уставившись на свое сморщенное, иссохшее тело… а потом обратила внимание на лицо. До этого, с момента пробуждения, она не видела своего отражения. Теперь она глазела на ужасающую действительность. Лицо, пялящееся на нее из зеркала, имело впалые щеки, обрамленные черными кругами глаза, пепельно-белую кожу и тусклые, жирные волосы, отросшие до такой длины, что половина неряшливо болталась впереди, а половина безвольно свисала по спине. Ее нутро сжалось. Понадобилось некоторое время, чтобы умудриться выдавить из себя ответ.

– Вы не могли брать всего четыре пинты за месяц, – произнесла она низким, угрюмым голосом. – За свою жизнь я сдала достаточно крови, чтобы знать, как происходит восстановление между сдачами.

Старик не сказал ни слова. Он смотрел вниз и ждал, пока она решит уравнение.

Лилли посмотрела на химика.

– Док, сколько времени я провела в этой комнате?

– Это не…

– ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ! СКОЛЬКО. МАТЬ ВАШУ. ВРЕМЕНИ.

Старик глубоко вдохнул и совершил долгий выдох, с треском переходящий в хрип.

– К концу месяца можно было бы праздновать твой полугодовой юбилей в этом прекрасном учреждении.

На протяжении долгого мгновения старик был уверен, что Лилли готова кинуться на него – и в этот раз, похоже, с более серьезными последствиями, – и кто бы мог ее винить за это? Рэймонд Ноллз разыграл все свои карты, обналичил все фишки и подошел к завершению этой грандиозной и пугающей драмы. Голова его поникла, взор опустился, он ждал, что женщина оборвет его мучения. Она задушит его? Изобьет до смерти? Выкинет за дверь, на растерзание стаду?

Он вспомнил старую поговорку, будто перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, и он удивлялся, почему не видит горько-сладких картин своих былых дней в Ричмонде, на отцовской ферме, или времени, проведенного в медицинской школе Университета Виргинии, когда он влюбился в Виолету Симмс на Балу Дебютантов, или отправки его группы в Норфолк. Он удивлялся, что не видит картин эпидемии из ранних дней его путешествия в поисках лаборатории, его борьбы за разработку антидота. Разве не должно здесь быть проблеска, воспоминания о встрече с ополчением Брайса и его караваном медиков-недоучек на юго-западе? Тогда они делали по паре тяжелых миль каждый день – в поисках медицинского центра, идеального для начала испытаний на людях.

Ноллз даже не мог вспомнить, когда именно его посетило прозрение о том, что он спасет мир… или потеряет душу в процессе. Но теперь все рушилось на глазах.

Неловкий момент миновал, женщина продолжила пялиться в зеркало, раздумывая над своим отражением – с таким выражением на лице, словно она была готова сломаться и зареветь в любую секунду. Ноллз неплохо изучил ее за довольно большой период времени. Было в ней кое-что такое, чего он никак не мог понять. За этой неряшливой, будто женщину совсем не волновали условности, внешностью скрывалась сила. В ней была некоторая глубина, которую Ноллз не мог так просто осознать, но слабее от этого она не становилась. Возможно, она и не будет пытаться его убить, хотя бы пока.

Ноллз заметил, как женщина перевела взгляд с зеркала на дверь, когда гул толпы мертвецов отразился от стен коридора, заставив даже пол содрогаться. Затем женщина бросила взгляд на окно в противоположной стене комнаты, затененное раскрашенной под дерево венецианской шторой, мягко подрагивающей от каждого дуновения ветра снаружи. И Ноллз мгновенно понял, о чем она думает.

– Могу я внести предложение? – он спросил мягко, робко, разведывая неведомый океан ее злобы.

Она посмотрела на него.

– Я слушаю.

Через замызганное стекло можно было разглядеть линию горизонта постэпидемиальной Атланты, растянувшуюся вдалеке, храмы заброшенных небоскребов, шпили выгоревших, выветрившихся башен, словно пустые оболочки мертвых ульев. Ноллз ждал, пока Лилли заметит край платформы. Она смотрела вниз и разглядывала лабиринт улиц, ныне заполненных мертвецами. За шесть месяцев, что Лилли провела в своей вынужденной коме, популяция ходячих в городе возросла десятикратно. Теперь тротуар скрывали орды зомби, стена к стене жмущиеся друг к другу, занимая каждый квадратный фут городского пейзажа. Они толпились на тротуаре и вдавливались в вестибюли, беспорядочно и бесцельно бродили у витрин магазинов и под козырьками автобусных остановок. Даже с такой высоты густой, жирный дух гнилого мяса доносился с порывами ветра, закручиваясь и вихрясь, словно единая нерушимая сущность.