тропа начиналась прямо за бунгало, куда он заселился с Гуселаповым, другая – поодаль, рядом с ней росло банановое дерево с тяжёлыми гроздьями. Иванюта оторвал один банан с лопнувшей от спелости шкуркой и съел – он был тёплый, припечённый солнцем и очень вкусный.

Пройдя по обеим тропам как можно дальше, чтобы запомнить ориентиры и изучить путь, по которому намеревался отправиться ночью с фонарём, Иванюта попутно подвесил к ветвям на верёвке две ловушки с подпорченными фруктами. Какие-то невидимые то ли птицы, то ли обезьяны, рассредоточившись в высоких кронах, кричали вперекличку, отчего казалось, что по лесу гуляет отголоском то затихающее, то набирающее силу эхо. На той и другой тропе, сойдя на дюжину метров в гущу, Иванюта вкопал вровень с землёй по десятку одноразовых стаканчиков, отметив места навязанными на ветви ленточками, – почвенные ловушки. На дно каждой Иванюта плеснул немного пива – все твари земные, позабыв об осторожности, так или иначе ведутся на дух спиртового брожения.

К обеду Иванюта вернулся из чащи с небольшой добычей: несколько пятнистых долгоносиков, снятых со ствола дерева (Иванюта не разбирался в местных породах), десяток разнообразных листоедов, собранных в траве на опушке, и огромный шипастый кузнечик – здесь он просто не смог устоять, такой это был великолепный и жуткий красавец. Кроме того, видел стрекоз в солнечном луче, караван гружённых добычей муравьёв-листорезов и шерстистого паука-птицееда, наполовину вылезшего из норки. Успел даже искупаться, сойдя к Мадре-де-Дьос по найденному безлюдному спуску, чтобы потом не сожалеть об упущенном – в конце концов, это почти Амазонка, в Бразилии их воды сольются. Выходя на берег, изрядно измазался в глине и поспешил под душ, пока его не занял взмокший Гуселапов.

За столом Пётр Алексеевич молча ковырял вилкой рыбу под соусом из маракуйи. Полина и Гуселапов, напротив, пребывали в восторге – помимо прогулки по подвесной дороге в кронах, группу ещё запустили в полёт, прицепив каждого по очереди страховочным карабином к натянутому сквозь высокую зелень тросу. Полина показала наглядные свидетельства в смартфоне: шагающие деревья с воздушными корнями, шарообразные наросты термитников на сучьях, пальмы и могучие фикусы – вид сверху, мужественно летящий на тросе Пётр Алексеевич в велосипедном шлеме.

– Как впечатление? – поинтересовался Иванюта у отважного товарища.

– Чащоба знатная. – Пётр Алексеевич кивнул. – Но так, чтоб очень-очень… не скажу. Мне, знаешь ли, и наши буреломы по душе. Взять хоть бы Псковщину.

– Придумал тоже, – огорчился за джунгли Иванюта. – В сравнении с гилеей Псковщина – пустыня. Нет, – он тут же поправился, – не пустыня – лесопарк.

– Что ты такое говоришь? – Пётр Алексеевич приподнял брови. – Там куропатка, рябчик, тетерев, мошник, кулик… В кустарник ненароком сунешься – не продерёшься. А утки, лебедя, гуся на пролёте сколько? И в лесопарке этом – лось, кабан, косуля, заяц, бобр, медведь. А беломошные боры? А ельники дремучие? А березняк? – Пётр Алексеевич наморщил лоб. – Барсук с лисою, волк, куница, рысь… Болота там – все Анды засосут по маковку. Ты лося живьём видал?

– Нет, – растерялся Иванюта.

– А грибы?

– А что грибы?

– Да знаешь, там грибы какие?

– Ну?

Пётр Алексеевич выждал ошеломительную паузу.

– Там за грибами с топорами ходят.

– Отечество не хули, – поддержал Петра Алексеевича Гуселапов. – Оно нам мать.

– Да кто хулит-то? – Иванюта оценил ироничность контекста и добавил: – Полёвка, ёж и уж.

– Что? – не понял Пётр Алексеевич.

– Ежа с ужом забыл упомянуть в реестре.

– Послушайте-ка, юные натуралисты, – включилась в разговор Полина. – Мне прошлой ночью вот какая ерунда приснилась. Будто брожу в саду, в обычном деревенском, с яблонями и крыжовником, и вижу, как в норе сидят кроты, штуки четыре-три, наверное. Не знаю, сквозь землю, что ли, разглядела – сон же. Сидят и играют в карты. Я смотрю, а они знай себе режутся. А потом мне говорят: давай, лезь к нам, в «тыщёнку» перекинемся. Я им: мне в нору не пролезть, я же большая. А они: ничего, пролезешь. И правда – пролезла. Бог весть, как получилось – глядь, я уже там. Ну вроде как Дюймовочка.

– И что? – Гуселапов отхлебнул из стакана освежающую чичу. – Сорвала банк?

– Не помню. – Полина обезоруживающе улыбнулась. – Не в этом дело.

– А в чём? – удивился Гуселапов.

– А в том. Скажите на милость, что мне делать с таким вот подсознательным?

После обеда группа отправилась на остров обезьян, а Иванюта решил вздремнуть, чтоб не сморило ночью на охоте. Проспав часа полтора, проснулся вялым, с опустошённой головой и неприятным привкусом во рту (упрел во влажной духоте), но, постояв под холодным душем, – ничего, отпрыгнул.

Вскоре вернулись товарищи, полные новых впечатлений от тростниковых зарослей, высоченного тенистого леса, показавшихся им смешными капуцинов и каякинга – аттракциона с плаванием по реке на маленьких пластиковых каяках, неустойчивых, вертлявых, будто игрушечных, готовых в любой момент перевернуться. Собственно, Гуселапов и перевернулся.

До сумерек Иванюта проверил пахучие ловушки, распугав мух и сняв с комковатой фруктовой кашицы пару бронзовок и несколько небольших усачей. Потом обнаружил череду невысоких фонариков в траве вдоль дорожки, идущей между двумя рядами бунгало, на которые не обратил внимания прежде, и отметил, что надо, когда стемнеет, проверить, кого приманит их свет. Нашёл место и для экрана – решил растянуть его прямо на стене своего жилища, обращённой в сторону леса.

Под угасающим небом Пётр Алексеевич, Полина и Гуселапов отправились на лодке смотреть кайманов, а Иванюта, чтобы не вызывать у персонала подозрений, предъявил Борису полученное от Паоло разрешение Министерства окружающей среды на отлов тропических козявок и пошёл налаживать экран.

Возбуждающее предвкушение не позволяло сосредоточиться, сбивало к суете – постояв немного у экрана, Иванюта вдруг пугался, что упускает нечто редкостное и ценное, в этот самый момент ждущее его в круге света под торчащим из травы фонариком. Он срывался с места, исследовал шеренгу огоньков, обозначающих тропинку, утонувшую в смоле перуанской ночи, брал добычу (щелкунов-семиотусов и светляков, которых не мог определить сходу) и тут ясно представлял, что на его экран явился гость – немыслимое чудо из чудес, – и если сей миг не снять его и не поместить в морилку, он, загудев, слетит и растворится в темноте. Иванюта бросался к экрану, но находил там мелкий сброд, который тоже был, конечно же, загадочен и интересен, но… А лесные тропы? Возможно, ему следует быть сейчас именно там, в парной зелёной чаще, чтобы сокровища ночной гилеи не проскользнули мимо носа…

Взошла луна. Решив, что хорошего лёта теперь уже не будет, Иванюта отправился в сельву. Лес издавал звуки – шорохи, всхлипы, трески,