пути по лесной тропе. Вдвоём с малолетним Хуаном груз не дотащить – пришлось нанять индейцев из тех, чей узор на лице свидетельствовал о добром самочувствии, благо услуги носильщиков стоили сущие гроши. Индейцы с поклажей убежали вперёд, к заимке, а Никита с Хуаном налегке отправились следом. Набор высоты – всего четверть километра, но при этом предстояло пять раз переправляться вброд через довольно бурный поток и столько же раз балансировать на брёвнышке, одолевая ручьи и овраги. Если без груза – не беда, бодрая прогулка. С канистрой и генератором – упаришься.

Вокруг на все голоса буднично перекликались птицы. Вверху, на рваном фоне западного небосклона, сияло заточённое в кронах солнце. Черноголовый Хуан то неугомонно устремлялся вперед под тенистый покров леса, то возвращался, чтобы похвастать добычей – палочником, кузнечиком или жуком. Аплетаев не требовал – маленький индеец сам рвался в бой, побуждаемый зовом сельвы, как и подобает охотнику-ашанинка. Одобренную добычу Хуан клал в морилку, ненужную без сожаления отпускал на волю.

Заимка представляла собой поляну на берегу довольно быстрой прохладной реки. Здесь на небольших бетонных сваях стояли три деревянных домика, ещё не сдавшиеся на милость сельвы под натиском древесной орды, термитов и летучих мышей, но уже несущие потери. Электричество давали солнечные батареи, воду можно было брать прямо из реки, в кухне – газовая плита с баллоном и необходимые для стряпни принадлежности. В сравнении с иными экспедиционными условиями – сущий рай.

Индейцы-носильщики ждали Аплетаева на террасе под навесом из пальмового листа, служившей одновременно местом отдыха и столовой. Груз был аккуратно сложен рядом. Никита рассчитался, договорился, когда индейцам следует вернуться, чтобы отнести поклажу обратно, и ашанинка мигом исчезли в лесном сумраке.

От заимки по разным направлениям расходились тропы – какие-то Аплетаев торил сам, какие-то помогали набивать хорошо знающие местность индейцы. В былые времена, когда заимка только обустраивалась, Никита чувствовал себя здесь не совсем уверенно, а порой и тревожно, но за прошедшие годы неплохо изучил окрестности с населяющей их живностью и уже принимал окружающий лес за свою вотчину. Как принимала его сельва, Аплетаев не думал.

Одна тропа вела к ручью, который индейцы называли Мотыльковым. В отличие от реки, вода здесь была тёплой и спокойной; русло ручья петляло между лесистых холмов, а по берегам виднелись песчаные и каменистые отмели, вроде небольших пляжей. На этих пляжах собирались стаи разнообразных дневных бабочек – целый атлас тропических чудес! – включая божественных морфо, в полёте подобных голубым вспышкам. Ночью на этих же местах сидели, шевеля гигантскими щупами-антеннами, ужасные на вид, но совершенно безобидные для человека фрины и разнообразные пауки-охотники, чьи глаза в луче фонаря сверкали холодным бриллиантовым светом. А ещё ночью к ручью сползались змеи – они цеплялись за ветки и повисали над водой, подобно взведённой пружине, готовой в любой момент распрямиться и атаковать проплывающую добычу. Гости заимки неизменно приходили в восторг от Мотылькового ручья как при свете дня, так и во мраке.

На других тропах тоже были свои диковины – оседлавшие стволы и ветви древесных титанов ярко цветущие эпифиты, невыносимо жалящие муравьи-пули, шурующие в прибрежных зарослях капибары, гнездо мохнатой авикулярии – паука-птицееда, метко стреляющего при опасности во врага испражнениями, черепахи шабути с панцирем из окантованных бурой полосой жёлтых шашечек, лягушки, предупреждающие красочной расцветкой о своём ядовитом поте, и гигантские сейбы-лупуны, дождём сочащие зелёный сок, собирающийся у корней в густые изумрудные лужи.

Как-то раз Аплетаев ночью на свет поймал здесь необычную мегасому, которая, как выяснилось при внимательном изучении, не была описана в научной литературе. Открыть новый вид такого крупного жука – не шутка! Никита ликовал и готовил необходимые для регистрации материалы. Даже подобрал имя: Megasoma ashaninca. Для полноты картины было бы неплохо изловить если не серию, то ещё хотя бы несколько экземпляров, пусть даже только самку – пару к уже имеющемуся у него самцу.

Аплетаев принес из реки воды и принялся кашеварить на кухне. Хуан тем временем монтировал экран – хитрую четырёхлопастную конструкцию из углепластиковых стержней и белого парашютного шёлка, напоминающую в сборе огромный бутон. От традиционного плоского экрана Аплетаев давно отказался – для него приходилось искать место, где можно навязать растяжки, а этот стоял прямо на земле – белый тканевый поддон, где, как в днище палатки, распяливая всю конструкцию, крепились углепластиковые дуги, служил ему основанием. С подвешенной в середине ртутной лампой экран походил на светящийся в ночи волшебный цветок – на такой летели и ползли все обитатели ночи, включая суккубов и духов индейских предков.

Пока расправлялись с рисом, овощами и рыбными консервами, незаметно спустились быстрые тропические сумерки.

Хуана Аплетаев отправил спать, а сам под монотонную песню генератора просидел посреди бескрайнего девственного леса у сияющего мертвенным светом бутона до двух часов ночи. Лёт был хороший – луна спряталась за облаками и не отваживала своим сиянием крылатые племена от лампы. Никита собрал с экрана уйму удивительных существ, один вид которых поражал воображение и вынуждал снять панаму перед фантазией Создателя. Поскольку рядом не было свидетелей, способных привести в смущение, он вполголоса разговаривал с существами, спрашивая их о дереве хьяло: где отыскать его, чтобы добыть себе цветок? Бабочки трепетали, каллипогон поскрипывал – тайну никто не выдавал. С тяжёлым гудением прилетела Megasoma actaeon размером с добрый кулак – ничего не сказала про дерево хьяло. Megasoma ashaninca не явилась.

Уже в Пуэрто-Мальдонадо на берегу широкой, как Нева, Мадре-де-Дьос сельва предложила Иванюте щедрый аванс.

Из Куско в этот городишко, поднявшийся на волне местной золотой лихорадки и опустившийся с её откатом, добирались целый день: серпантины, тягуны, перевалы, стада альпак, снежные вершины, снова серпантины, объезд сыпухи, завалившей дорогу и охраняемой нарядом полиции, наконец – спуск, где на пологих склонах поднялись в рост шевелящие зелёными космами пальмы. Пуэрто-Мальдонадо, осаждённый дождевым лесом и погружённый во влажную неподвижную духоту, вид имел запущенный, под стать рекомендованной в турагентстве гостинице «Дон Карлос» – пухлая девица индейских кровей за стойкой говорила на ужасном испанском (впечатление спасал ручной пучеглазый лори, сидящий на её плече), бассейн был не чищен и полон плавающей чепухи, древний кондиционер в номере рокотал, как дизель большегруза, а из душевого шланга прыскала только холодная вода. Которая, впрочем, была тёплой. Зато на втором этаже располагалась открытая терраса с видом на реку, две неоновые лампы ярко освещали белёную стену – из спустившейся тьмы на стену летела дивная тропическая невидаль. Иванюта обнаружил эту террасу, когда, после осмотра номеров, всей компанией