– Иван Владимирович, я-то не против.

– Что по проводке?

– Меняем. Но не мешало бы генератор поставить. Сами знаете, что в этом районе бывает. Зимой вон деревья повалило, три дня без света сидели.

– Ты мне рассказываешь? Я здесь живу.

– И генератор у вас, наверное, есть.

Сизых красноречиво поджал губы.

– Наверное, есть.

– Так вот я и говорю…

– Ты не говори, а делай. Смету составь, на южный склад приедешь, там всё получишь. И спилите, наконец, это дерево. – Ваня нетерпеливо ткнул пальцем в сухую яблоню под окнами.

– Что здесь происходит? – решилась, наконец, вклиниться в их разговор Лана.

Фёдор руками развёл.

– Обсуждаем, Лана Юрьевна. Иван Владимирович хочет балкон менять.

Иван Владимирович стоял и разглядывал сухую яблоню. Всеми силами делал вид, что имеет право менять в её доме балконы и, вообще, раздавать указания. Лана сверлила его нетерпимым взглядом, но на Ванином лице ни один мускул не дёрнулся. Так и не дождавшись никакой реакции, Лана обратилась к прорабу.

– Можно мы… с Иваном Владимировичем обсудим… наш ремонт?

– Конечно. Пойду, посмотрю, что в гостиной. Парни там заканчивают.

– Слышала? Гостиную заканчивают, – сказал ей Ваня, как только Фёдор отошёл.

Лана упёрла руку в бок, стараясь выглядеть воинственно.

– Зачем ты пришёл?

– Решил посмотреть, как продвигается ремонт.

– Продвигается, как видишь. А если ты будешь подавать дурацкие идеи, он не закончится никогда.

– Это не дурацкие идеи, Лана. Твой балкон – это проблема.

– В этом доме всё – огромная проблема! И что прикажешь мне делать с этим?

– Не рычать на меня, – предложил он.

Лана заинтересованно хмыкнула.

– И что последует за этим? Ты перестроишь мой дом? На какой склад подъехать мне?

Сизых недовольно поджал губы.

– Неужели так трудно поговорить со мной спокойно?

– Кажется, мы вчера и без того много говорили. И я наговорила лишнего.

– По-моему, сказала, что думала. Наконец-то.

Она сделала глубокий вдох.

– Странно, что ты вообще здесь.

Он пытал её взглядом, после чего усмехнулся.

– Ты хотела меня впечатлить вчера?

– Может быть, – не стала она спорить. – Но я не врала. Всё, что я тебе сказала, было правдой. Наверное, к сожалению. Но у меня сейчас нет сил, времени и нервных клеток в достаточном количестве, чтобы без конца об этом думать, а уж тем более обсуждать. Вань, я не могу обсуждать развод десятилетней давности, когда у меня впереди следующий кошмар. У меня нет сил.

– Я просто хочу помочь.

Она остановилась прямо перед ним.

– Тебе не нужно мне помогать. Ты мне ничего не должен.

– Причём здесь должен?

– Тем более. – Лана всерьёз занервничала. Он смотрел на неё в упор, и у него на уме что-то было. Что-то невероятное, чего Лана совсем не ждала, особенно, после вчерашнего. – Вань, она же хорошая. Я смотрела на неё весь вчерашний вечер. – Лана нервно сглотнула. – Не совершай ошибку. Это просто безумие.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Иван даже улыбался, но в его улыбке теплоты не было, сплошной вызов. И тогда Лана сказала:

– Через несколько дней я привезу сюда дочь. Мне нужно доделать ремонт, и, наверное, сосредоточиться на разводе. Это и будет моя жизнь. Больше я ни о чем думать не могу. Прости, но воспоминания о прошлом точно не в приоритете.

– А мне ты советуешь заняться своей жизнью, – подсказал он всё с той же усмешкой.

Лана уже успела обойти его и зашагать к дому. Пришлось обернуться, и попытаться донести до этого упрямца основную мысль.

– Она тебя любит. Если тебя кто-то любит, это надо ценить.

– Это ты мне говоришь?

– Я. В моей жизни есть единственный человек, кого я люблю безмерно, это моя дочь. И в данный момент меня больше никто не интересует. Мне придётся драться за неё, и мне очень страшно. И я не хочу думать о тебе, Лесе и балконах. – И ещё раз повторила: – Прости.

Наверное, это был самый страшный день, по крайней мере, за последние десять лет точно. Лана не спала ночью, не находила себе места днём, ходила от окна к окну, словно из окна своего старого дома могла наблюдать происходящее. И запрещала себе звонить Фросе, которая должна была встретить Соню в аэропорту, и вместе с ней отправиться в Нижний Новгород. То, что она сама не могла встретить дочь, тревожило больше всего. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Ничего не делать, изводить себя страхами и тревожными мыслями, и время в такие моменты, кажется, замирает. Каждый час ощущается вечностью.

Лана в то утро очень долго сидела на крыльце, с чашкой остывшего чая в руках, и от нестерпимой нервозности, мотала ногой. Это ужасно вульгарно – мотать ногой. Она это знала, но поделать ничего не могла. Уж лучше мотать ногой, чем кусать ногти. В какой-то момент мимо её дома проехал уже знакомый яркий «Рено». Леся пожаловала. Лана на минутку отвлеклась от своих мыслей, проводила автомобиль взглядом, и, не желая того, припомнила вчерашнюю встречу с Ваней. Его разговоры про строительный материал и ремонт балкона. Размышления на эту тему должны были стать интересными, но не в данный момент. К тому же, Лана чётко дала понять бывшему мужу, что какими бы ни были его мотивы, они её не заинтересовали. Зная Ваню, это должно было его обидеть, или хотя бы задеть мужское самолюбие. Но себе так просто не соврёшь. Непонятный разговор о балконе её зацепил, правда, не отвлёк от главного.

Но ведь она сказала ему правду. Леся хорошая, и Ване, несомненно, подходит. Лана весь вечер украдкой наблюдала за ней у Шохиных. Прекрасно видела, какие взгляды девушка кидает на её бывшего мужа, и без всякой лупы и степени психолога можно было догадаться о неподдельности её чувств. А Лане даже стало немножко грустно. Когда-то она тоже так смотрела на Ивана Сизыха, и любила также беззаветно. Несправедливо, что любовь проходит или перестаёт быть важной под ворохом житейских проблем и неприятностей. Насколько было бы проще жить, если бы ничего кроме любви в жизни не было. Рутины, быта, привычки, финансовых передряг. Хотя, если бы всё было настолько просто, человечество до сих пор бы обитало в пародии на райский сад и напоминало блаженных фанатиков.

Лана даже представить попыталась эту картину, перепугалась, и мысленно посетовала, до чего можно додуматься под влиянием стресса. Зато, когда ближе к полудню зазвонил телефон, и она услышала голос дочери, это был поистине счастливый момент. Они не разговаривали неделю. Лана подозревала, что Слава попросту запретил педагогам отвечать на её звонки. И это было той самой опасной чертой, за которую они ступили. Они начали сражаться за ребёнка, методами недостойными, но остановиться за этой чертой всегда трудно. На памяти Ланы было слишком много подобных примеров, и повторений, тем более в отношении собственной дочери, она не желала.