боевые умения Фризе были сейчас ценнее, а писатель со своим туберкулезом пускай сидит и развлекает нового знакомца.

Хаотические револьверные выстрелы, донесшиеся из чащобы, порушили все умопостроения. Отбежал Артемий Афанасьевич, оказывается, не так и далече, а теперь во весь карьер несся обратно, от кого-то отстреливаясь. Бегство сопровождалось рыком, живо напомнившим Вадиму день, когда он угодил в яму с мамонтовыми бивнями. Тогда в ольшанике, близ озера, бродило что-то непомерно большое и так же рычало. Арбелю же вспомнились разорванный белый олень и похороны Юргэна, которого понадобилось собирать по частям. А воскресни Забодяжный, у него бы беспременно зачесался зарубцевавшийся шрам на затылке.

Вадим отступил и сделал это весьма своевременно. Из сосняка выбежал доктор Мышкин с лицом белым, как штукатурка. Он, точно заведенный, щелкал кольтом, в котором уже не было патронов, потом бросил его и ломанулся через болото, не разбирая дороги. Причина его паники обнаружилась спустя мгновение. Из леса выбрело создание, которое не могло привидеться ни Гофману, ни Кафке, ни новомодным сюрреалистам с их основоположником Андре Бретоном. Тигриная голова с полосатыми передними лапами была невообразимо спаяна с нижней частью медвежьего туловища. Существо шло враскачку, как моряк по палубе попавшего в шторм судна, но держалось при этом устойчиво. С его нижней губы свисал клок пены.

Вадим, конечно, испытывал потрясение, но не мог не подивиться размаху экспериментов Спасова. Каков шельмец! Сколь великими возможностями обладал! И акул-то ему с Охотского моря доставляли (а отсюда до побережья верст пятьсот), и тигров из Приамурья… Знать, очень были заинтересованы поставщики в его успехах.

Вадим думал, а руки сами передергивали затвор берданки. Арбель и Фризе, не имевшие оборонительных ресурсов, кинулись врассыпную – и кто бы их за это осудил? А тигромедведь не замечал никого, кроме Мышкина. Налитые кровью, как у быка на корриде, глазенапы зорко следили за доктором, который, бросив револьвер, перескакивал с кочки на кочку. Тварь гналась за ним по пятам. Вадим прицелился… но выстрела не последовало – патрон перекосился, и спусковой механизм заклинило. Винтовка Бердана, особенно первых модификаций, никогда не отличалась надежностью, недаром ее еще до войны списали в разряд резервного оружия и использовали лишь в исключительных случаях.

И на что она теперь? Палка палкой. Лесного вепря еще можно ею оглушить, но такому бронтозавру даже гулю не набьешь…

Чудище было легко ранено – разорванное ухо усеивали пурпурные крапины. Рану, конечно, нанес Артемий Афанасьевич, оттого и вызвал персональный гнев. То ли доктор не умел обращаться с созданиями профессора Спасова, то ли выпалил ненарочно, от неожиданности, когда, удирая во все лопатки от Вадима и компании, встретил этого зверя в лесу… Не все ли теперь равно!

Мышкин жирной блохой прыгал по болоту. Под ноги он не смотрел, посекундно оглядываясь, и допрыгался. Унты – обувь скользучая, подошва съехала с кочки, и доктор кувырнулся в скрытую подтаявшими снежинками мочажину. Он забарахтался в ней, силясь принять вертикальное положение, но размашистые движения привели к тому, что он опустился в болотный кисель по грудь и продолжал погружаться, несмотря на все попытки зацепиться за чахлые травинки. Поняв, что погибает, Мышкин разразился неистовым визжанием:

– На помощь! Спасите!

Вадим и хотел бы его спасти, да где там! Склеенное из двух половинок животное топало по узенькой гати, перекрывая ее собой. Пытаться обогнать его было задачей невыполнимой. На крики и стук прикладом о землю оно не реагировало. Оставалось лишь наблюдать и желать Артемию Афанасьевичу расставания с жизнью быстрого и по возможности безболезненного.

Тигромедведь дошел до утопавшего, положил ему переднюю лапу на лысину и вдавил в болотную квашню. Подержал немного, затем отпустил. Вадим видел, как на поверхности трясины вздувались и лопались пузыри, но вскоре и их не стало. Можно было сомневаться относительно безболезненности, но быстрота расправы впечатляла.

– Вадим Сергеич! – засипел из кустов Арбель. – Бегите к нам!

Вадим, заглядевшись на жестокое представление, упустил из виду собственную безопасность. Буро-черно-палевое нечто, разделавшись с доктором, повернулось и пошло обратно. Тропка через гиблое вязло была, очевидно, изучена им хорошо – медвежьи лапы уверенно ступали по твердому и ни разу не соскользнули в жидкую гниль. Оно вышло на безопасное место и обратило свои зыркалки… нет, не на Вадима, а на ящик с головой Спасова. Этого человека оно, безусловно, уважало и слушалось. Но! Именно человека, а не куцый огрызок.

Тигриная пасть приоткрылась, испустила негромкий скулеж – не жалостный, а глумливый. На лице профессора отобразилась вся гамма переживаний. Если б он не безмолвствовал, то постарался бы, наверное, унять плод своих живодерских трудов властным окриком или, наоборот, добрым словом. Но, обреченный на безмолвие и бездействие, он торчал на подставке и был не в состоянии что-либо сделать. А многопудовая живая гора уже накрыла его своей тенью.

Вадим с расстояния в семь-восемь шагов (ближе подойти он не решился) бросил в тигромедведя берданку. Она ударилась о покрытый колтунами зад, отскочила, попала под широкую, как противень, лапищу, хрустнула и переломилась надвое. Зверь удостоил ее таким же мимолетным вниманием, будто бы ему подвернулась хворостина. Той же лапой, которой сломал винтовку, он поддел ящик и движением футбольного форварда отправил его в свободный полет. Вадим с ужасом смотрел, как короб, всплеснув дверцей, несколько раз перевернулся в воздухе и косо, углом, врезался в торфяную размазню. Голова профессора выпала из него и покатилась, влипая в грязь. За ней тянулись оборванные проводки. Тигромедведь догнал ее и влупил еще – будто гол в ворота вколачивал. Она взлетела, описала параболу и тяжелым ядром булькнула в болотную глазницу, освободившуюся от растительных нитей после того, как в ней затонул доктор Мышкин.

– Да идите же сюда! Шнель! – взывали дуэтом Арбель и Фризе.

Отмерев, Вадим шмыгнул в проволочные перекрестья мерзлых кустарников. Друзья потащили его за собой, а сзади их уже настигало сотрясавшее землю топотанье огромного монстра, который не собирался ограничиваться двумя жертвами. Планировал ли он полакомиться или просто развлечься, разрывая людей на куски, – эти детали уже никого не интересовали. Все трое уносили ноги, ни о чем не думая и желая лишь одного – избавиться от преследования.

Разумнее было разделиться, бежать в разные стороны, однако общечеловеческая аксиома, утверждающая, что люди сильнее, когда они вместе, заставляла их – неосознанно, слепо – держаться плечом к плечу. Так и гарцевали, перепрыгивая через трухлявые пни и поваленные деревья, толкаясь и мешая друг другу. А зверь нагонял, жарко дышал в шеи. Ему не требовалось вскидывать ноги на манер сайгака, он сметал препятствия, не глядя. Еще немного – и наступит на пятки. Стоило ему протянуть лапу, и