Зал судебных заседаний был почти полон, все заинтересованные пришли послушать приговор. Появившийся в сопровождении народных заседателей судья не позволил никому сесть, тогда как сам долго вертелся в своём кресле и копался в бумагах. Можно подумать, обоснование приговора занимало добрую сотню страниц, и старый чудак не знал, с которой ему начать. Наконец он отдышался, грохнул молотком и принял решение. У Патриции мелькнула мысль, что ему просто нравится стучать молотком, вот он и молотит почём зря, пользуясь последней в карьере возможностью.

Отбормотав абы как начало, сердитый птеродактиль уже разборчивее закончил:

— …Признать виновным и назначить наказание в виде двух лет лишения свободы. Можно садиться.

Поначалу уселись только Патриция с Зигмундом, остальные продолжали стоять, не выделив двух последних слов из общего потока речи, отбарабаненного без знаков препинания.

Судья бросил неприязненный взгляд на непонятливую аудиторию:

— Обоснование приговора! — рявкнул он, благодаря чему начало обоснования потонуло в грохоте опускаемых сидений.

Скрип и треск продолжались ещё некоторое время, после чего долгожданное содержание стало наконец слышно.

— …Из чего следует, что обвиняемый вёл развратный образ жизни. Одна любовница, одна невеста, а в придачу ещё и потерпевшая Руцкая. Отвергаются показания свидетелей, якобы обвиняемый не относил водку на кухню невесте Карчевской, а выпивал сам. Принимаются показания потерпевшей, что относил…

Чей-то стул жутко заскрипел, а один из заседателей, развернув носовой платок размером с небольшую скатерть, чрезвычайно громко высморкался. Патриция воспользовалась моментом:

— Мне нужен этот документ! — прошипела она в брошку с дикой страстью. — Умру, если не получу! Всё, что хочешь, за бумагу!

Прозвучало это сильнее, чем «полцарства за коня!». У Кайтуся загорелись глаза, и он незаметно кивнул. Получить у судьи лишнюю копию шедевра не представляло труда.

— …Не имея опыта, спаивалась водкой сознательно и без закуски, — городил судья дальше. — Обвиняемому только того и нужно, чем и воспользовался, отвезя её на отдалённый дачный участок, тогда как собирались дома. На месте преступления тащил её за руку и говорил неправду, будто боится собаки. Ударил потерпевшую лицом о капусту и пустил кровь. Ввёл в подвал и в заблуждение, что калитка закрыта, а была открыта. Пострадавшая кричала и поначалу не давала своего согласия на половой контакт, аж распухла…

— Боже, милостивый, кто ему такое написал? — тихонько ахнула Патриция, тогда как судья, сердито замычав, принялся шуршать бумагами. Только с третьей попытки ему удалось перевернуть страницу.

— Исходя из вышеизложенного, признать его виновным… Тьфу, чёрт, не то…

Оказалось, что перевернул сразу две страницы и угодил на окончание. Разгневавшись не на шутку, судья послюнявил палец и смог наконец восстановить нужную последовательность, тем не менее продолжил читку с середины абзаца:

— …Крепко держа её за руки, снял свои брюки и принудил жертву снять нижнюю одежду без свитера, поскольку было холодно. О насилии свидетельствует то, что он оторвал ей пуговицу. Это вещественное доказательство в распоряжении суда. Также наставил ей большое количество синяков на разных нижних конечностях. Совершил с ней половой акт, после чего заявил, что она не является девственницей. Не дал веры её словам и принудил к плачу. А затем отвёз её домой на такси марки «Варшава».

Текст судье, видимо, так опротивел или был столь неразборчиво написан, что он даже не мог его членораздельно прочитать. Небрежно бормоча начала и концы нескольких фраз, сердитый сморчок совершенно игнорировал их середины, время от времени повышая голос.

— Медицинское обследование показало, что потерпевшая была девственницей. По показаниям свидетелей признаётся, что была, и обвиняемый это использовал, как человека неопытного. Исходя из вышеизложенного, признать его виновным в изнасиловании и назначить наказание в виде двух лет лишения свободы. Приговор может быть обжалован…

Не закончив фразы, прикольный старикан последний раз шваркнул молотком по столу и, нетерпеливо отпихнув попавшегося ему на пути заседателя, исчез с горизонта. В зале остались озабоченный прокурор, собирающий свои бумаги, и совершенно ошарашенный адвокат, который намеревался выступить с официальной апелляцией и теперь растерянно сжимал в руке заранее подготовленный документ, не зная, куда его девать.

Прошло не менее минуты, прежде чем все зашевелились и стали расходиться.

— Стоило дожидаться, — похвалила, правда, неизвестно кого, Патриция. — Ни за что бы не поверила, если бы не слышала своими собственными ушами и не видела своими собственными глазами. Теперь что?

Она пропустила выходивших и дождалась Кайтуся.

— Чего он от тебя хотел? — неприязненно спросил тот, прижимая к животу не особо толстую пачку бумаг.

— Кто?

— Этот пижон златовласый. Ты же знаешь, кто он такой?

О том, что Кайтусь терпеть не может эффектных блондинов, Патриции было прекрасно известно. Вопрос её позабавил.

— Знаю. Отличный пловец.

— Вот и плыл бы отсюда. Сам хвалился?

— Зачем ему. Мне это давным-давно известно. И не он от меня, а я от него.

— И чего бы это? Интервью? Олимпийский чемпион на процессе в Плоцке?

У Патриции не было ни малейших сомнений, что о консультанте Кайтусю известно не меньше её.

— Олимпийского чемпиона все знают в лицо. А чего от тебя хотела Стася?

Кайтусь и без того злился, а известие о давнем знакомстве с белокурым пижоном только подлило масла в огонь. Давным-давно, это когда? У неё, между прочим, муж был. Изменяла мужу с этим грекоподобным консультантом? Она вроде моногамная, а на верности так у неё вообще пунктик.

Патриция не отстала и повторила вопрос. Кайтусь разумно решил, что лучше не дуться, а ответить, тогда, глядишь, удастся чего не то выяснить и насчёт блондинистого пловца. Что же до обоснования приговора…

Воспоминание о сём шедевре явно улучшило настроение прокурора.

— Стася изменила своё мнение о гнусном насильнике и заинтересовалась апелляцией, — сообщил он Патриции. — Возможен ли условный, скажем, приговор, если она признается, что с самого начала готова была согласиться… А не грозит ли ей тюрьма за дачу ложных показаний? А что твой золотой мальчик?

— Погоди. И что ты ей ответил? Чем дело кончилось?

— Что за ложные показания у нас никого пока не посадили. Выдал ей государственную тайну. А вот насчёт апелляции пусть иллюзий не питает. Условно-досрочное при хорошем поведении, и об этом спрашивала, ещё куда ни шло, но зависит от пани Ванды, о чём я эту переменчивую Стасю уже не стал информировать. А что твой пижон? Чего ты от него хотела? Освежить милые воспоминания?

Они уже спустились с лестницы, пропустив вперёд всю оживлённо беседующую публику, и двинулись к гостинице Патриции.