Бошкович), Кубы (Фернандо Ортис), Эстонии (Якоб фон Икскюль), Греции (Константинос Доксиадис), Мальты (Темистоклес Заммит), Перу (Педро де Перальта), Венесуэлы (Андрес Бельо) и Португалии (Фернан де Оливейра).

Место некоторых малых стран особенно впечатляет. Швеция представлена двумя полиматами, которых хорошо знают только по одной сфере их деятельности: Эмануэль Сведенборг, о котором шла речь выше, известен как мистик, а Август Стриндберг – как драматург (хотя он также писал, помимо прочего, об истории, фотографии, алхимии, лингвистике, Китае и Японии)[770]. Относительно высокий рейтинг Швеции при ее небольшом населении может быть связан с высоким уровнем грамотности, приблизившимся примерно к 90 % взрослого населения уже к концу XVII века[771]. В XVIII веке в Шотландии появилась целая группа полиматов: Дэвид Юм, Адам Смит, Адам Фергюсон, лорд Кеймс, лорд Монбоддо и братья Джон и Уильям Плейферы. Швейцария держала высокий рейтинг с XVI столетия (Конрад Геснер и Теодор Цвингер) до XX (Карл Густав Юнг и Жан Пиаже), с Леонардом Эйлером, Альбрехтом фон Галлером, Жерменой де Сталь, Луи Агассисом и Якобом Буркхардтом в промежутке.

Вклад Голландии, давшей миру в XVII веке девять полиматов, выглядит особенно ярким, и эта история успеха может помочь в поиске общих закономерностей. В XVII столетии это была густонаселенная страна с хорошо налаженной системой внутренних коммуникаций (по каналам) и обширными связями с внешним миром благодаря мощному флоту. Голландия была урбанистической страной (Амстердам являлся одним из крупнейших городов в Европе) с высоким уровнем грамотности и четырьмя университетами – в Лейдене, Утрехте, Хардервейке и Франекере, первый из которых был крупнейшим образовательным центром с хорошей библиотекой, несколькими знаменитыми профессорами и многочисленными студентами из других стран. Кроме того, в Амстердаме находилось еще одно важное образовательное учреждение – Атенеум, а также биржа, штаб-квартиры Ост-Индской и Вест-Индской компаний и другие «центры вычислений» или «места знаний»[772].

Очевидно, что доступ к знаниям через школы, университеты, библиотеки и другие аналогичные учреждения очень важен для будущих полиматов, поэтому большим преимуществом было родиться в крупном городе, например Амстердаме или Гамбурге – коммерческом центре, который создал или предоставил ниши для деятельности шести немецких полиматов раннего Нового времени (отчасти благодаря Иоганнеуму – знаменитой школе, основанной в 1529 году). Еще в 1783 году была опубликована книга об истории гамбургских ученых[773]. В XIX – XX веках крупными центрами полиматии были Париж, Лондон и Берлин.

Двенадцать полиматов из перечня являются представителями Латинской Америки[774]. Эта цифра не очень высока в сравнении с общей численностью населения региона или, например, с Соединенными Штатами, где возможностей было больше, но все же она впечатляет. Одной из причин могло быть позднее развитие специализации и сохранявшаяся концепция «интеллектуалов-литераторов». Часто отмечалось, что социальная теория создавалась в основном в Западной Европе и Северной Америке, а сами теоретики были склонны делать обобщения на материале этих частей света. Два главных исключения из этого правила – кубинец Фернандо Ортис и бразилец Жилберту Фрейре, представители так называемой южной теории.

Оба они от случая к случаю преподавали в университетах, но в основном занимались литературным трудом – писали стихи и рассказы и при этом читали литературу по социологии, антропологии, географии, истории и психологии, разрабатывая собственные теории на базе исследований своих обществ. Оба подчеркивали важность смешения культур (отрицая при этом понятие «расы»). Ортис сравнивал кубинскую культуру с местным супом (ajiaco) и писал о «транскультурации», в то время как Фрейре в сходных терминах рассуждал о «взаимопроникновении» культур, особенно в Бразилии[775].

Трудовая этика

География религии тоже имеет отношение к распределению полиматов по странам. В долгой дискуссии о причинах научной революции XVII века порой звучали утверждения о том, что явление, которое Макс Вебер назвал протестантской этикой, было важно как для подъема науки, так и для развития капитализма[776]. Этот аргумент, безусловно, нуждается в уточнении. Вместо того чтобы использовать его по отношению ко всем протестантам, следует сконцентрироваться, как это делал Вебер, на пуританском направлении с его этикой умеренности и упорного труда. Верно и обратное – то, что часто называют протестантской трудовой этикой, можно обнаружить и у других групп, например у последователей конфуцианства и иудаизма (см. ниже), а также у некоторых католиков, включая Умберто Эко (на его личной «трудовой этике» – etica lavorativa – акцентировал внимание один из его бывших студентов)[777]. Присутствие в выборке десяти полиматов-иезуитов ставит под вопрос любое простое объяснение с привлечением понятия протестантской этики.

Несмотря на все необходимые уточнения, тезис Вебера содержит зерно истины, и существует большой соблазн распространить его на ученых в целом и полиматов в частности, особенно если принять во внимание, что одним из любимых примеров Вебера был полимат Бенджамин Франклин, чей «План будущей жизни» (Plan of Conduct, 1726) свидетельствует о том, что в двадцать лет он придавал важное значение умеренности и прилежанию.

В пользу указанного аргумента говорит и количество полиматов, которые были протестантскими священниками, – их девятнадцать, считая лютеран, кальвинистов и англикан. Представителями стран Центральной Европы являются Филипп Меланхтон, Иоганн Генрих Альстед, Ян Коменский и Иоганн Готфрид Гердер. В Шотландии это Гилберт Бёрнет, Джон Плейфер (математик, геолог и астроном) и Уильям Робертсон Смит. В преимущественно католической Франции – Самуэль Бошар, Пьер Бейль и учитель Конта Даниэль Анконтр (который в разные годы жизни был профессором литературы, математики и теологии). Другие полиматы (или, за них, их родители) предполагали, что выберут религиозную карьеру: таковыми были биолог-психолог Джеймс Миллер, Уоррен Мак-Каллок, пионер в сфере искусственного интеллекта, историк-экономист Гарольд Иннис, происходивший из семьи баптистов, и Мелвил Дьюи, еще один баптист, который подумывал о том, чтобы сделаться миссионером.

Двадцать девять полиматов, в том числе Улоф Рудбек, Пьер Бейль, Карл Линней, Эмануэль Сведенборг, Адам Фергюсон, Якоб Буркхардт, Джон Стюарт Милль, Луи Агассис, Карл Густав Юнг, Гарольд Лассуэлл и Роберт Хатчинс, были сыновьями пасторов, поэтому весьма вероятно, что они усвоили протестантскую этику в раннем возрасте[778]. Фридрих Ницше, сын служителя лютеранской церкви, однажды написал, что «протестантский пастор – дед немецкой философии», и это замечание можно распространить на ученость в целом[779]. Внуками (и внучкой) пасторов были Альберт Фабрициус, мадам де Сталь и Юрген Хабермас. Дед Хабермаса, проводившего долгие часы за письменным столом, «обладал прусской добродетелью – строгой трудовой этикой»[780].

Выдающимся примером этой этики был и сам Макс Вебер, мать которого, как и матери Бенджамина Франклина и Уоррена Мак-Каллока, была набожной протестанткой. Макс однажды сказал своей жене Марианне, что непрерывная работа является для него «естественной потребностью». Джон Мейнард Кейнс (еще один трудоголик, как мы уже видели) был сыном «убежденного нонконформиста», и, по словам Бертрана Рассела, «что-то от этого нонконформистского духа сохранилось и у его сына»[781].

Вопрос Веблена

Чтобы взглянуть на тезис Вебера в перспективе, можно сравнить его с утверждением другого социолога-полимата, Торстейна Веблена. В знаменитом эссе, опубликованном в 1919 году, Веблен рассматривал «интеллектуальное превосходство евреев в современной Европе», пытаясь объяснить, почему евреи составляют «непропорционально большое число людей, к которым современная наука и ученость обращаются за руководством и предводительством», «пионеров, членов беспокойной гильдии первопроходцев и иконоборцев». Отвергая расовое объяснение феномена на том основании, что «иудейский народ – нация гибридов», Веблен предлагает объяснение социальное, утверждая, что только когда иудеи вступают «в языческую республику учености», они становятся креативными, балансируя между двумя мирами и поэтому относясь к обоим с известной долей отстраненности и скептицизма[782].

Просопография полиматов, на которой основана эта книга, тоже показывает, что ученым еврейского происхождения (независимо от того, исповедовали ли они иудаизм, католичество, протестантизм или были атеистами) удавалось достичь больше, чем можно было ожидать, – по крайней мере с середины XIX века, начиная с Маркса. Из 250 перечисленных в приложении полиматов, родившихся в 1817 году и позже, 55 человек были евреями. Проблема заключается в том, что если Веблен был прав, то, по мере того как евреи