Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и в случае с другими меньшинствами, например квакерами, исключение из политической жизни побуждало умных молодых людей искать себя в другой сфере, такой как торговля или наука. В еврейских семьях ученость всегда ценилась очень высоко, и стать ученым или научным работником было своего рода секуляризацией традиции изучения Танаха или Торы. Поэтому неудивительно, что некоторые родители активно подталкивали своих детей в этом направлении, как это было с Норбертом Винером, который впоследствии шутил, что «вырос в атмосфере двойного пуританства» – в еврейской семье, жившей в протестантской Новой Англии[783]. Стоит отметить и значение вынужденной эмиграции (Веблен непременно учел бы это, если бы писал в 1930-е годы, а не в 1919-м). Полиматы еврейского происхождения, о которых идет речь в этой книге, обычно были эмигрантами либо детьми эмигрантов, жившими между двумя культурами – своей родины и новой страны – и воспринимавшими обе с некоторой долей отстраненности, что позволяло им избегать провинциализма ученых, укорененных в какой-то одной среде и характеризующихся соответствующим образом мыслей[784].
Образование
Существовал ли какой-то особый тип воспитания, способствующий полиматии? Есть веские основания предполагать (хотя это трудно доказать), что люди, получившие домашнее, а не школьное образование, гораздо свободнее относятся к формальным академическим границам, а то и вовсе не знают об их существовании. В любом случае некоторые видные полиматы учились дома. На протяжении долгого времени это было неизбежным вариантом для женщин, например Анны-Марии ван Схурман, сестры Хуаны де ла Крус, Мэри Сомервилль и леди Мэри Уортли Монтегю, которая самостоятельно выучила латынь, когда, по ее словам, «все думали, что я не читаю ничего, кроме романов». Среди полиматов-мужчин домашнее образование, по меньшей мере в юные годы, получили Христиан Гюйгенс, Николаас Витсен, Кристофер Рен, Гилберт Бёрнет, братья Гумбольдт, Томас Юнг, Джон Стюарт Милль, Марк Паттисон, Уильям Робертсон Смит, Карл Пирсон, Карл и Майкл Полани, Джон фон Нейман, Бертран Рассел, Хорхе Луис Борхес и Людвиг фон Берталанфи.
Многие полиматы были вундеркиндами, например Блез Паскаль, Хуан Карамуэль, Мария Аньези, швейцарский физиолог Альбрехт фон Галлер, Томас Маколей, Джон Стюарт Милль, Доротея Шлёцер, Марселино Менендес-и-Пелайо, Жан Пиаже (опубликовавший несколько научных статей, еще будучи подростком), Джон фон Нейман, Норберт Винер (чья автобиография называется «Бывший вундеркинд»), его друг Уильям Сайдис (поступивший в Гарвард в одиннадцать лет) и Уолтер Питтс.
Некоторые из них, особенно Милль, Шлёцер, Винер и Сайдис, чьи родители тоже были интеллектуалами, ощущали на себе бремя отцовских «больших надежд». Милль начал учить древнегреческий в три года, Доротея Шлёцер в пять лет приступила к изучению геометрии, французского языка и латыни, а Винер в семилетнем возрасте занимался физикой и химией, в двенадцать лет поступил в университет, а в четырнадцать получил степень бакалавра. Он вспоминал, как «усердно и непрестанно» работал его отец, и писал: «того, что отец требовал от себя, он ожидал и от меня». Ральф Джерард, который рос в похожей атмосфере, поступил в университет в пятнадцать лет, а об отце вспоминал как о «превосходном учителе, требовательном воспитателе и тиране»[785]. Кеннет Боулдинг не считал своих родителей тиранами, но вспоминал, что они тоже «чрезвычайно многого ожидали» от своего не по годам развитого сына[786].
Другие полиматы посещали обычные школы, но шли при этом собственным путем. Вико называл себя самоучкой. Алан Тьюринг, который учился в Шерборне (частной школе в Дорсете), «всегда предпочитал свои собственные методы тем, что предлагались в учебниках», а Герберт Саймон утверждал, что в годы учебы в Милуоки он «полностью держал процесс обучения в собственных руках, редко спрашивая совета». Саймон следовал той же «стратегии самообучения» и позже, когда изучал математику и языки[787]. Он был не единственным полиматом, ценившим этот метод. Сторонником самостоятельного обучения был Даниэль Морхоф[788]. Дэвид Юм утверждал, что «от профессора нельзя узнать ничего сверх того, что можно найти в книгах». Томас Юнг считал, что существует «очень мало» такого, что «человек, склонный серьезно и трудолюбиво самосовершенствоваться, не мог бы с большей пользой получить из книг, нежели от живого наставника»[789].
Доступ к хорошей библиотеке дома или поблизости способствовал самообразованию при одновременной учебе в школе. Христиан Гюйгенс, например, имел возможность пользоваться большой библиотекой, собранной его отцом. Джамбаттисте Вико и Сэмюэлю Джонсону посчастливилось быть сыновьями книготорговцев. Томас Юнг постигал естественные науки, читая книги в библиотеке соседа[790]. Герберту Уэллсу было позволено брать книги из библиотеки поместья Аппарк, где его мать работала служанкой, и в зрелые годы он упоминал о «чудесах самообразования»[791]. Джордж Хоманс писал: «Бóльшую часть того, что я узнал из книг, я почерпнул не в школе, а дома, в нашей великолепной библиотеке»[792]. Хорхе Луис Борхес тоже жил в доме, где было много книг, и позже говорил: «Если бы меня попросили назвать самое важное, что было в моей жизни, я бы назвал библиотеку моего отца»[793]. Уолтер Баджот, Норберт Винер, Джон фон Нейман и Джозеф Нидем – все они расширяли круг своих интересов, читая книги из домашних библиотек, а Отто Нейрат, сын профессора, владевшего 13 000 книг, признавался: «Я научился делать свои первые математические оценки, подсчитывая количество книг в библиотеке»[794].
Некоторые полиматы бросили учебу в университете – среди них Роберт Гук, Дени Дидро, Дэвид Юм, Томас де Квинси, Томас Гексли, Август Стриндберг, Патрик Геддес, Элтон Мэйо, Кеннет Бёрк, Герберт Дж. Уэллс (который начал учиться в Высшей нормальной школе в Лондоне) и Льюис Мамфорд. Мамфорд в дальнейшем время от времени преподавал в колледжах, но избегал постоянной работы и однажды сказал, что, когда тебя читают преподаватели высших учебных заведений, это равносильно «вторым похоронам». Несколько полиматов вовсе не учились в университетах; среди них Леонардо да Винчи, Джозеф Пристли (который не мог поступить в Оксфорд или Кембридж, поскольку не принадлежал к англиканской церкви), Герберт Спенсер и Хорхе Луис Борхес.
На протяжении более чем двух третей рассматриваемого в данной книге периода (примерно с 1400 по 1800 год) огромные препятствия стояли на пути женщин-ученых. Им не запрещалось учиться в университетах, но в обществе было принято считать, что высшее образование – не для них. Если женщина все-таки стремилась к интеллектуальной деятельности, от нее ждали, что она будет заниматься литературой, а не наукой, а ее публикации, если таковые появятся, будут переводами, а не оригинальными исследованиями. В подобных обстоятельствах почти чудо, что в период раннего Нового времени все-таки появилось несколько женщин-полиматов, двенадцать из которых – с 1450 по 1800 год[795].
Устранение некоторых из этих препятствий привело к небольшому увеличению числа женщин-полиматов. В XIX веке их было шесть: Жермена де Сталь, Доротея Шлёцер, Джордж Элиот, Мэри Сомервилль, Гарриет Мартино и Гарриет Тейлор. В XX и XXI веках им на смену пришла более обширная группа разносторонних ученых, которые сумели воспользоваться изменениями в женском образовании и расширением круга профессий для образованных женщин. Это особенно касалось поколения женщин, родившихся в 30-е годы XX века (к нему относятся Сьюзен Сонтаг и Клара Галлини, антиковед, историк религии и культурный антрополог), и их преемниц.
Среди ныне живущих женщин справедливо притязать на звание полиматов могут Гаятри Чакраворти Спивак, занимающаяся философией, теорией литературы и постколониальными исследованиями, Люс Иригарей (философия, психоанализ, лингвистика), Элен Сиксу (философия, психоанализ, литература), Джулиет Митчелл (литература, психоанализ, гендерные исследования), Юлия Кристева (литература, философия, психоанализ, семиотика), Гризельда Поллок (история искусств, культурная теория, психоанализ), Алейда Ассман (литература, культурная история, антропология), Джудит Батлер (философия, лингвистика, политика),