институт благородных девиц. Она «советовала» составить проект таким образом, чтобы учащиеся не только не получали жалования (стипендии) во время учебы, но, наоборот, чтобы за их содержание и обучение платили их родители[430]. Этот проект был прямо направлен против разночинного демократического состава учащихся университета и старался превратить университет в дворянское учебное заведение. Осуществление предложения Екатерины в тех условиях могло привести только к гибели университета, как это произошло с академическим университетом после смерти Ломоносова (об этом говорилось в главе второй).

В 60-х гг. этот продворянский проект Екатерины в отношении Московского университета не был осуществлен. Но в 1779 году при университете был создан так называемый университетский благородный пансион. Инициатором его основания выступил М. М. Херасков. К этому времени от его былой, хотя весьма и весьма умеренной, либеральности не осталось и следа. Он постепенно превратился в певца официальной самодержавно-крепостнической культуры, одного из лидеров дворянско-монархического направления в русской культуре, в активного пропагандиста мистицизма. Поворот Хераскова в сторону реакции и отказ его от умеренной критики существующих порядков, которая ему была свойственна в начале 60-х гг., был значительно ускорен крестьянской войной под предводительством Пугачева.

К началу 80-х гг. 1) дворянство в новых условиях гораздо охотнее идет учиться; 2) образование становится необходимым для занятия постов в правительственных учреждениях; 3) без наличия образования карьера становится серьезно затрудненной, а подчас и невозможной. Правительство, проводившее политику укрепления дворянской диктатуры, было весьма заинтересовано в подготовке образованных дворян-чиновников.

Совокупность всех этих причин обусловила возможность создания благородного пансиона, ставившего дворян-пансионеров в университете в привилегированное положение и дававшего им облегченный курс наук. Мы не будем касаться сейчас вопроса о той известной положительной роли, которую играл пансион, так как это не имеет прямого отношения к теме. Нас интересует другое: основание благородного пансиона было по существу не чем иным, как осуществлением продворянского проекта Екатерины II, выдвинутого ею в 60-х гг.

Создание благородного пансиона значительно увеличило число дворян в университете и соответственно уменьшило удельный вес студентов-разночинцев. Кроме того, именно в стенах пансиона особенно активно развернулась пропаганда мистики и монархических идей. Но в науку попрежнему шли главным образом разночинцы. Причину этого хорошо определил советский академик С. И. Вавилов. В своей работе «Наука сталинской эпохи» он писал.

«Господствующие классы — богатое дворянство и буржуазия — редко отпускали своих детей учиться. Это была невыгодная, неясная, да и трудная профессия. Многие при этом подозревали (и не без основания) в науке опасность идеологического подрыва своего классового господства. Вследствие такого естественного классового отбора русских ученых определился ясно выраженный, в основном демократический, характер русской науки, ее, правда, робкая и скрытая, но все же несомненная и постоянная оппозиция классово-враждебному правительству, не понимавшему вдобавок роли и перспектив науки»[431].

Первые профессора

Поповский был человек острый, ученый и совершенно искусный в стихотворстве

Н. И. Новиков

Ученик и соратник Ломоносова Н. Н. Поповский В период между подписанием указа об основании университета и его открытием руководители университета были заняты подбором профессоров и преподавателей.

Стремясь превратить рождающийся университет в центр русской национальной культуры, Ломоносов направил в Москву трех молодых русских ученых, заботливо выращенных им в Академии Наук, — Антона Барсова, Филиппа Яремского и своего любимого ученика и соратника Николая Поповского. Реакционеры, руководившие в этот период Академией Наук, охотно согласились на их отправку в Москву. Они понимали, что присутствие в академии учеников Ломоносова усиливало его позиции и позиции других представителей передовой русской культуры. Кроме этих трех молодых ученых, направленных из академии, в университете скоро оказались магистр математики, ученик и будущий зять Ломоносова Алексей Константинов[432], получивший образование за границей физик Данило Савич, воспитанник Славяно-греко-латинской академии, «чтец» московской синодальной типографии Сергей Ворошнин и ряд русских учителей[433].

Совсем в другом направлении действовал Шувалов: он пригласил в университет приятелей и родственников Миллера — Дилтея, Фроммана, Рейхеля, Шадена, Роста и других реакционеров. Характерно, что Шувалов обращался со всеми делами, касающимися университета, не к кому-либо иному, а именно к Миллеру, являвшемуся злейшим врагом передовой русской культуры и принимавшему самое активное участие в травле Ломоносова. Через Миллера он и выписывал профессоров для Московского университета, хотя отношение его к академическому университету и русским студентам было прекрасно известно[434]. На составе приглашенных несомненно сказалось и то, что Ломоносов в это время не принимал участия в работе академии.

Но, несмотря на эту крайне неблагоприятную обстановку, Ломоносов постоянно «советы давал о Московском университете» и выдвигал ряд предложений, связанных с работой академии, которые могли «послужить» для улучшения работы университета[435]. С ним была связана передовая часть работников университета. В частности, к нему неоднократно приезжал из Москвы Поповский. К сожалению, гибель архивов Ломоносова и его учеников и последователей, трудившихся в Московском университете, не дает возможности конкретизировать эти связи и сказать что-либо о содержании этих встреч. Однако практическая деятельность университета в первые десятилетия его существования и особенно передовой части профессуры убедительно показывает значительное влияние ломоносовских идей и традиций. Выражая интересы русского народа и опираясь на его борьбу, поддерживая и приветствуя новые явления в социально-экономической жизни страны, передовые ученые университета превратили Московский университет в важнейший центр национальной культуры и науки. Вопреки реакционной политике самодержавия, в упорной борьбе с реакционной иностранной и русской профессурой, с университетскими и московскими властями, они придали деятельности Московского университета общенародное значение. Даже в условиях самодержавно-крепостнического строя «императорский Московский университет» никогда не играл той роли, которую для него предназначили правительство и господствующие классы. Создавая университет, правительство рассчитывало превратить его в идеологическую опору самодержавия и крепостничества, в оплот религии, в место подготовки верных слуг существующего строя. Вместо этого, с первых лет основания и на протяжении всей двухвековой своей истории, Московский университет являлся одним из центров передового материалистического направления в науке, демократического направления в культуре, одним из центров освободительной антикрепостнической мысли, важнейшим центром подготовки национальных научных и культурных кадров. Конечно, на разных этапах двухвековой истории менялся удельный вес и значение университета в общем процессе развития русской науки и культуры, в освободительной и революционной борьбе народа, но общее направление его деятельности сохраняло черты и тенденции, зародившиеся еще в XVIII веке под непосредственным влиянием идей и традиций того направления в культуре и науке, которое возглавлялось Ломоносовым. Именно то, что университет, опираясь на эти традиции, являлся, хотя и не всегда последовательным, защитником и выразителем национальных общенародных, а не классовых интересов дворянства,