По пятницам вечером приезжали родители, становилось шумно, весело. Жарили шашлыки, взрослые пили вино. Паша уезжал кататься на велосипеде и возвращался, когда уже темнело. Его за это ругали, но не сильно, потому что дачные места были тихими, ни о каких педофилах тогда никто не слыхивал, такого количества автомобилей, как сейчас, не было и в помине, как не было и огромных стай одичавших собак.

Вечером в воскресенье родители уезжали, Паша опять оставался с теткой и со своей тайной. Тайна называлась «водка».

Тропинин не помнил, когда заметил и понял, что тетя Кира пьет. Нет, по-настоящему пьяной Кира никогда не бывала, она не шаталась, как мерзкие дядьки на улице, говорила четко и внятно, от нее даже почти не пахло. И все-таки он знал, что в ее платяном шкафу прячется бутылка, и с каждым днем в ней остается все меньше спиртного, а потом новая бутылка сменяет старую.

При родителях Кира выпивать себе не позволяла, разве что сухое под шашлыки, и при Паше не позволяла тоже, дожидалась, когда он заснет. Он знал, что ежедневное пьянство опасно, и очень боялся, что тетка сопьется, и каждый раз хотел по секрету рассказать об этом родителям, но так и не рассказал. Пьянство в семье осуждалось, а тетку он любил.

Он и потом, взрослея, боялся, что она сопьется, и радовался, что этого не происходит, и никому ничего не рассказывал.

Он до сих пор, встречаясь с ней, с тревогой всматривается в ее лицо, страшась обнаружить следы алкоголизма, но видит только бесконечную усталость от безрадостной одинокой жизни.

Тропинин не выдержал, слез с дерева, размялся, поприседал, попрыгал. Попил воды и опять полез на дерево, понимая, что все это бред и ребячество, и ему стыдно будет об этом кому-то рассказать.

Сегодня Филин был совсем другим. Если бы Тамара увидела его таким у входа в ресторан, то ни за что бы его не узнала и прекрасно жила бы сейчас с Иваном. Сегодня Филин, в безумно дорогих очках в тонкой оправе, в песочной рубашке в еле заметную полоску и с неброским, но тоже очень дорогим галстуком, походил на молодого преуспевающего чиновника. Или на молодого преуспевающего ученого. Впрочем, преуспевающих ученых Тамаре видеть не приходилось, разве что в телевизоре, когда показывали иностранных нобелевских лауреатов. Маскировка была отменной, нынешний Филин никак не походил на себя вчерашнего.

– Тебя ищут, – осторожно сказала Тамара, разглядывая умное интеллигентное лицо.

– Да? – удивился он. – А ты что же от своего Овсянникова сбежала? Не захотел на тебе жениться?

У него изменилась не только внешность, речь и голос изменились тоже. Совсем не походил он на рыночного бандюгана. И оттого что новый Филин, умный, вальяжный и дорого одетый, откровенно над ней насмехался и сразу попал в точку, Тамара почувствовала себя совсем раздавленной и еще почему-то неуклюжей деревенской дурой, хотела огрызнуться, но передумала, отвернулась и уставилась на темный асфальт дороги. Почему-то страха она не ощущала.

– Ты хотел, чтобы я Овсянникова привела, я приведу. Хочешь?

– Нет, – покачал он головой, не отрываясь от дороги. – Больше нет такой необходимости.

Он видел, что она вся кипит от злости, и эта ее злость показалась ему по-детски жалкой, и сама она показалась ему жалкой, даже какой-то убогой, похожей на бездомного щенка, и он искренне ее пожалел.

Филин притормозил перед железнодорожным переездом и выехал из города, Тамара этого не заметила.

– Останови машину, – буркнула она, когда вдали замаячил указатель поворота к деревне, где когда-то жили ее дальние родственники, а теперь никакой родни там не осталось.

Филин посмотрел на нее с насмешкой и послушно съехал на обочину. И еще что-то было в его взгляде, отчего Тамара посидела молча и еле слышно прошептала:

– Поцелуй меня.

– Что? – опешил он. Посмотрел на нее с изумлением и разозлился так, что свело скулы. – Я тебе что, эрзац-бойфренд? За неимением гербовой пишем на простой? Да?

У него даже речь стала другая, отстраненно отметила Тамара. Она молчала, уткнув лицо в ладони, и думала о том, что она не нужна никому, даже Филину, а ведь ей почему-то показалось – она ему нравится. Она молчала, и он взорвался окончательно:

– Пошла отсюда! Убирайся из моей машины!

Она опять ничего не ответила, и тогда он, перегнувшись через нее, толкнул дверь, а потом толкнул Тамару. Она не стала дожидаться, когда он совсем ее выпихнет, выбралась из машины и, как скрюченная старушка, медленно побрела вдоль шоссе. Даже не сообразила, что к городу надо идти в обратную сторону.

Мягко шумел лес по обе стороны дороги, негромко щебетали птицы, порхали разноцветные бабочки. Белый «Фольксваген» медленно ее обогнал и остановился, Филин открыл дверь, перегнувшись через сиденье, зло бросил:

– Садись.

Она не отреагировала, продолжала брести, почти не отрывая ног от земли. Он подал машину вперед:

– Садись. Да садись ты, дура!

Тамара постояла, тупо пялясь на открытую дверь небольшого джипа, вздохнула и забралась внутрь.

Мотор негромко приятно гудел, в салоне было в меру прохладно, Тамара уставилась в окно, на Филина не смотрела. Он мягко правой рукой развернул ее к себе, наклонился и коснулся ее губ, сначала легко, а потом настойчиво. От него пахло горькой свежей туалетной водой, наверняка очень дорогой.

Она и не подозревала, что он может быть таким нежным.

Тамара высвободила руку, которую он неловко прижал, обняла его за шею и прильнула к мускулистой груди.

Сергей выбежал на перекресток вслед за стихающим шумом отъезжающей машины.

– Где она? Где девушка? – Он рванулся к хилому патрулю – двоим совсем молоденьким курсантам и парню чуть постарше, в полицейской форме. Парня он узнал, встречал в городе.

Курсанты перепугались, полицейский тоже заметно струхнул, но ответил степенно:

– В машину села. Белый «Фольксваген». Джип.

– Номер! – заорал Сергей на несчастного копа. – Номер запомнил?

Орать на парня было нельзя, Сергей давно дал себе зарок не орать никогда и ни на кого. Не сдержался. За Томку стало так страшно, как, пожалуй, никогда и ни за кого раньше.

Как ни странно, полицейский номер запомнил и продиктовал его четко, без запинки.

– Нас предупреждали насчет черной «Тойоты», – попытался оправдаться парень.

– Ладно, – отмахнулся Сергей Михайлович. – Не важно. За рулем кто был?

– Мужик какой-то, – переглянулся патруль.

– Усов, бороды нет. Очки, – доложил полицейский. – Лет тридцать.

Через час Овсянникову доложили, что белый «Фольксваген» въехал в город со стороны завода сегодня утром, его зафиксировали камеры наблюдения, так вовремя установленные на заводе.

Ничто не говорило о том, что Томка села к киллеру.