на ребят, которые прошли через нее: они обычно были грубыми, или толстыми, или с бугристыми коленками, покрытыми кожей цвета мертвечины. И неизменно с кривыми зубами.

Но Хани являла собой само совершенство. Бархатная персиково-кремовая кожа, светлые волосы, спадающие по спине густыми кудрями, которые подпрыгивали и блестели, когда она смеялась. Несмотря на ее низкий рост, ноги казались длиннющими, а грудь была сформировавшейся и высокой. Марлоу все еще помнила, какое уважение испытала, когда впервые увидела эту грудь. Она считала, что такие пышные формы означают наличие незаурядных знаний.

Другие красотки из класса рвались стать посредницами между новой королевой и мальчишками. «Хани ненавидит, когда ты так делаешь» или «Хани считает тебя симпатичным, так что можешь рискнуть», — передавали они воздыхателям. Так парни не могли полностью игнорировать их, все еще плоских девчонок, рядом с которыми они выросли.

Но Хани не хотела иметь дело с популярными в школе воображалами. Ее привлекали те, кого любила аудитория сети. Хотя в восьмом классе Марлоу и ее лучшая подруга Грейс считались серыми мышками, в тот год они пользовались большой известностью в стране. Как обычно, трудно было сказать почему; в то время как поклонники взрослых звезд проявляли относительную последовательность в предпочтениях, несовершеннолетние зрители отличались меньшим постоянством, совершенно непредсказуемо приобретая и теряя интерес к юным актерам. Всплеск популярности Грейс мог объясняться тем, что она перепевала, дыша в прямо в камеру в своей спальне, композиции для акустической гитары, но тем же самым занимались десятки других детей. Марлоу же, хотя и делала все возможное, чтобы обособиться от Флосс, сетевой приколистки с пикантным декольте, — красилась черной помадой, носила ботинки в стиле милитари и безжалостно туго заплетала две косы, — ее рейтинг всегда рос вместе с материнским, резко взлетая, когда Флосс была в своем репертуаре, например заваливалась по пьяному делу в куст или покупала обнаженную скульптуру для лужайки перед домом. Выкинув очередной вульгарный фортель, мать сразу же проверяла количество просмотров у себя и у Марлоу и, как сумасшедшая мамаша, бормотала: «Сегодня мы с тобой просто молодцы, детка».

В первый день во время ланча Хани с подносом в руках подкатила к Грейс и Марлоу, остановилась рядом и стала переводить взгляд с одной на другую, ожидая, кто заговорит раньше. Марлоу не отрывалась от своего тофу. Ее не интересовала Хани Митчелл. Не хватало ей развязной и самоуверенной, как и ее мать, ровесницы; одна только ее грудь порождала у Марлоу комплекс неполноценности.

Но Грейс подвинулась на скамье — довольно глупо, поскольку, кроме них, за столом никто не сидел. Хани глянула на шипы на ботинках Марлоу, потом подняла глаза на застенчивую щербатую улыбку Грейс. Нетрудно было заметить, какая из подруг была податливее, из какой легче что-нибудь вылепить.

Хани села. Она потыкала свой тост с авокадо и заговорила о том, что произошло в классе раньше, пока Марлоу была в туалете, — у одного мальчика треснул голос, и он заговорил, как их директорша. Рассказывая об этом, Хани глядела исключительно на Грейс, и Марлоу оставалось только смотреть ей в ухо. Когда Марлоу попыталась вступить в разговор, Хани выгнула брови и сказала Грейс:

— Слышала бы ты это.

После уроков в тот день Хани ушла с мальчиком, чья семья взяла ее к себе жить, — играющим на пианино застенчивым юным дарованием, которого Марлоу жалела: надо же, довелось спать в комнате по соседству с обладательницей таких буферов. Марлоу и Грейс двинулись в другом направлении. Хани бросила через плечо:

— Пока, Грейсик!

— Грейсик? — удивилась Марлоу.

— Ну да, она меня так называет. — И подруга стала изучать землю под ногами.

К следующему утру Хани и Грейс сплотились в союз, в котором Марлоу не было места. По выходным она видела издалека, как пара входила в спа-салон или выходила из кафе-мороженого. В школе она не обращала внимания на их шутки, происхождения которых не знала. Грейс выглядела виноватой, только если сталкивалась с Марлоу одна, как в тот раз, когда они вдвоем оказались в туалете и Марлоу солгала, с чего все и началось.

Она мыла руки у раковины, когда Грейс вышла из кабинки позади нее. Их глаза встретились в зеркале. Грейс посмотрела на бывшую подругу, и Марлоу заметила про себя, что скорее утопится в унитазе, чем станет с ней разговаривать.

— Можешь пойти сегодня с нами, если хочешь, — произнесла Грейс, но Марлоу видела, как сильно та надеется на отказ.

И она сказала, что у нее не получится, и добавила первое, что пришло в голову: она договорилась провести вечер в другой компании.

— С кем? — поинтересовалась Грейс.

Марлоу почувствовала тревожный толчок в груди.

— С Евой, — не задумываясь, ответила она. Это имя было отчеканено на прикрученной к стене над раковиной емкости с розовым сопливым мылом.

Грейс бросила взгляд на диспенсер и снова посмотрела на Марлоу.

— С какой Евой?

Кто бы знал, как ей в голову пришла столь нелепая фамилия.

— Три, — услышала свой голос Марлоу и молча произнесла все возможные ругательства, какие вспомнила.

— Ева Три? — Грейс вынула из кармана блеск для губ мандаринового цвета. По рекомендации Хани она теперь красилась им каждый день.

— Ты ее не знаешь, — сказала Марлоу. Она наклонилась над раковиной, пытаясь скрыть от зеркала свое горящее лицо. — Мои родители дружат с ее предками. Она только что переехала в Пизмо-Бич. Из Парижа.

Через неделю после того, как Марлоу выдумала Еву Три, в школе состоялась первая в году дискотека. Марлоу не хотела идти, но Флосс настояла.

— Моя обязанность — воспитать тебя сильной, — сказала она. — Я не позволю, чтобы ты сидела в четырех стенах из-за того, что Грейс такая гадюка. — Железная материнская логика. Однако Марлоу заметила панику в глазах Флосс: девочка знала, что у матери были планы на вечер, и она совсем не хотела, чтобы дочь их нарушила.

И потому Марлоу пошла на танцы и стояла в стороне одна, прислонившись спиной к щербатой стене спортзала. Вошли Хани и Грейс в одинаковых нарядах, выбранных Хани: платья из ткани с розовыми индийскими огурцами, на бретельках и с тремя перламутровыми пуговицами на груди.

Когда за час до окончания вечеринки Грейс подошла к Марлоу, та уже знала, что ей следует сказать. Злоба копилась у нее в душе весь вечер, и пора было выпустить ее подышать воздухом.

— Такое же платье, как у Хани? — проговорила она, целенаправленно глядя на плоскую грудь подруги, подчеркнутую глубоким вырезом. — Подозреваю, это была не твоя идея.

Грейс опустила глаза на носки белых кроссовок, оформленные в виде раковины.

— Я хотела спросить, не согласишься ли ты продолжить вечер после танцев, — сказала она. —