Марлоу услышала плеск где-то около бедра: вода, видимо, достигла колесных ниш. Внезапно девайс дернулся в запястье, давая знать, что связь прервалась. Она подумала, что камеры здесь, на мелководье у океана, тоже могут потерять сигнал.

Марлоу выглянула на улицу — это было все равно что закрыть глаза. За окном царила беспросветная темень. Ни огней на берегу. Ни луны. Так вот что значит чувствовать себя брошенной, подумала Марлоу. Она любила родителей, правда. Любить отца было легко, а мать — трудно. Но с раннего возраста, возможно с того раза, когда она выбралась из кроватки, заползла в гостиную, где они устраивали вечеринку, и увидела глубокое разочарование на их лицах, она понимала, что ни мать, ни отец не способны на сильные родительские чувства. Ей все равно удавалось любить их, потому что она знала, что ее защищает кое-кто еще: сеть. Ее подписчики. Когда Флосс говорила, что задерживается по делам и появлялась только через два дня с загаром, полученным явно на яхте, или когда Астон получал сообщение якобы от своей матери, но улыбался слишком уж плотоядно, — Марлоу ощущала, что камеры рядом. То же самое происходило и по ночам, когда родители обычно отсутствовали. Марлоу должна была сама запереть дверь и лечь спать; она долго не могла научиться пользоваться пультом, чтобы не ходить по комнатам в темноте. Но она никогда не боялась, точно так же как, немного повзрослев, не боялась гулять по пустым улицам или на вечеринке оказаться с неподходящим парнем за закрытой дверью. Всю жизнь Марлоу была уверена, что, случись с ней что-нибудь, сеть ее защитит. Но вот она сидела связанная в тонущей машине, и никто не спешил на помощь.

Она убедила себя, что камеры не работают. Иначе и быть не может — сеть не оставила бы ее в беде. Там ценили драматические повороты, но обычно не рисковали актерами. Вещание на ее канале должны были прервать, заявив о технических проблемах, а в это время придумать, как ей помочь.

Вдруг над головой раздался глухой звук — на крышу опустился какой-то предмет.

Остальные пошевелились, но не проснулись. Марлоу прислушалась. Что-то ползло по машине. Сколько ног? Две? Четыре? Нет, пять. Она подняла глаза, как раз когда неизвестное существо прижалось серебристым животом к стеклянному люку. Послышалось звяканье стекла о стекло, и вдруг Марлоу увидела глаз с чернильным зрачком, который наблюдал за ними.

Внезапно вспыхнул ослепительный свет. Марлоу разглядела то, чего не видела в темноте: спутанные блестящие волосы Тейлора и Хани, почти одного светлого оттенка. Покрасневшее лицо Грейс с коричневыми разводами, словно она проплакала много часов. «Ежик» Энджела, топорщившийся над спинкой кресла.

То, что сидело на крыше, имело голос, пророкотавший через стекло:

— Эта машина числится в угоне. Выходите с поднятыми руками.

Остальные зашевелились, побледнели и стали потягиваться. Но Хани в ужасе застыла.

— Что-это-что-это? — кричала она, закрывая глаза.

— Полицейский дрон, — снова и снова повторял Тейлор и в конце концов перешел на бешеный крик. Объяснение, казалось, напугало Хани еще больше.

Дрон соскользнул к окну у водительского кресла, ища виновника, и Хани вдруг бросилась на заднее сиденье и, трясясь, съежилась около Марлоу.

— Отвали от меня на хер, — сказала Марлоу. Выругавшись, она почувствовала, что стало легче, напряжение ослабло, и позволила себе еще одно запретное словцо — настолько была уверена, что ее не снимают. — Развяжи меня, сука, — рявкнула она Хани, толкнула ее плечом, но та только визжала и сильнее прижималась к ней.

Остальные по команде дрона неуверенно вылезли из машины и побрели, подняв руки, к направлявшимся к ним живым копам с ружьями наизготовку. Еще больше полицейских бороздили песок на броневике, утюжа гусеницами пляж. Позади них еле-еле тащился по берегу красный «порше» Астона с низким днищем. Наконец машина стала буксовать и сдалась. Не выключая ни мотора, ни фар, отец выбрался из салона. Морской бриз и ветер, поднятый пропеллером дрона, трепали ему волосы. Через мгновение пассажирская дверца открылась, несколько раз осторожно подергалась, и из машины вышла женщина. Марлоу не могла ее разглядеть, но заметила, что она стройная и ни во что не вмешивается. А значит, это определенно не мама.

Вода стала просачиваться в «лендровер» через плохо закрытую Грейс дверцу. Марлоу посмотрела, как вокруг их ног собирается лужа, и с презрением процедила, обращаясь к Хани:

— Ты что, никогда полицейских дронов не видела?

Шваль деревенская. Ей не пришлось произносить эти слова — тона оказалось достаточно. И Марлоу почувствовала: Хани поняла, что именно ей хотелось добавить.

— Нет, — тихо ответила Хани, и в этот миг она казалась ничуть не старше остальных. Но потом девушка долгим и заинтересованным взглядом посмотрела в окно и повернулась к Марлоу, словно дуло пистолета, в котором осталась одна пуля. — А что это за женщина с твоим отцом? — Она наклонилась так близко, что коснулась своим носом носа Марлоу. На нижнюю губу Марлоу брызнула ее слюна, а связанная девушка не могла ее стереть.

Два копа бежали к машине, лучи фонариков просвечивали золотым светом сквозь кудри Хани.

Прямо в ухо Марлоу она прошептала:

— Интересно, а Астон, вообще-то, тебе отец или кто? Ты на него нисколько не похожа, а твоя мать всегда была еще та шлюха.

Марлоу напрягла руки и ноги, снова стараясь избавиться от ремней. В душе у нее что-то забурлило. Это напомнило ей тот случай, когда через щель в полу подвала в их доме стали подниматься нечистоты. Астон висел над водопроводчиком и говорил: «А нельзя просто закрыть дырку?» Сантехник, прищурившись, посмотрел на него, одним взглядом оценив клиента: богатый, бестолковый, беспомощный в житейских делах, и сказал: «Можно. Но говно найдет другую дорогу».

Кожаные браслеты на запястьях и лодыжках не поддались, и Хани с хохотом откинулась на спинку.

— Еще та шлюха, — повторила она, отодвигаясь.

Марлоу открыла рот, словно хотела закричать, и, схватив зубами щеку Хани, остервенело стиснула их. Зубы погрузились в мягкую плоть между скулой, намазанной румянами, и длинным изгибом челюсти. Хани ахнула, потом дернулась и застыла. Она визжала, выкрикивала что-то невнятное, словно это у нее был занят рот.

— Марлоу, дрянь, прекрати!

Когда она вырвалась, во рту у Марлоу что-то осталось. Все еще стискивая зубы, Марлоу увидела искаженное ужасом лицо Хани, карабкающейся на другую сторону сиденья. На лице у нее выделялось маслянистое розовое пятно с рваными, неровными краями. Кровь не просто текла, а хлестала из него.

Марлоу еще не выплюнула кусок кожи, когда полицейские подошли к машине и стали вытаскивать Хани. Марлоу ждала своей очереди. Окровавленный лоскут в ее зубах тоже ждал,