Джуд до сих пор ощущала, каким жаром окатило ее тогда, когда он резким голосом выкрикивал такие обвинения в ее адрес. Она стала уверять Чарли, что ни разу не спала ни с кем другим, что Эмма его дочь. Но тот уже ее не слушал. Предположение, что ему изменили, вытеснило у него из головы всякий здравый смысл.

«Видимо, так оно и бывает в их мире рок-звезд», – сказала себе Джуд.

– Чарли, послушай меня, пожалуйста. А что, если нам с тобою пожениться? Может, все это потому, что я не уверена в твоей преданности, в серьезности твоих намерений? Может, именно это и встало вдруг между нами?

– Чушь собачья, – бросил он. – Женитьба на тебе абсолютно ничего не решит. Лишь гораздо крепче привяжет меня к этой кошмарной ситуации.

На этом он поцеловал Эмму и ушел.

Два дня она никуда не выходила из дома. Слишком потрясена была произошедшим, чтобы покинуть насиженное гнездо. Но наконец ей все же пришлось нести Эмму к врачу на плановое взвешивание. Ей не нужны были неприятности из-за пропуска назначенных визитов.

Доктор Гранди был очень рад ее видеть – как, впрочем, и всегда. Другие пациенты частенько жаловались на него – особенно после его обеденных «заседаний» в местном пабе. Однако Джуд для посещений педиатра выбрала именно его и после небольшого и очень осторожного с ним флирта сделалась одной из его любимых пациенток. Он сам ей так сказал, крепко пожимая обеими руками ее ладонь. Когда Джуд первый раз принесла ему малютку, доктор Гранди отчитал было ее за то, что та рожала Эмму дома вместе с доулой – но Джуд нежно проворковала ему свои объяснения, и он снова сделался мягким и податливым. И быстро подготовил и подписал все нужные бумаги.

Наведавшись к доктору Гранди в последний раз на взвешивание Эммы, Джуд предупредила, что решила вернуться домой, к родителям. Он явно был весьма разочарован вестью.

– Я буду скучать по вам, Джуд.

– Я тоже буду по вам скучать, доктор Гранди, – ответила она и чмокнула его в пергаментную щеку.

Это было трудное для Джуд решение, однако ей все же требовался новый старт. С уходом Чарли у нее возникла потребность в чьей-то поддержке. Она не могла одновременно работать и ухаживать за Эммой. А оставлять девочку с няней Джуд не хотела. Так что ей никак не обойтись было без помощи близких.

Родители Джуд знали о рождении Эммы, однако предпочитали оставаться в стороне, своим многозначительным молчанием выражая дочери недовольство ее выбором. А потому она сама решила отправиться к родителям, сочтя, что перед первой своей внучкой те уж точно не смогут устоять.

Когда она однажды спозаранку появилась у них в дверях с чемоданом в руке и Эммой в коляске, мать с отцом встретили ее «скорей с тоской, нежели с гневом»[24], сухо чмокнув дочь в щеку и выдав череду досадливых вздохов.

Все оставшееся утро мать щетинилась и брюзжала, но Джуд делала вид, будто этого не замечает.

Ланч прошел отвратительно. На стол подали мясо – исходящий кровью кусок жареной говядины, – и когда дочь-вегетарианка положила себе лишь цветной капусты, мать невозмутимо пожала плечами:

– Ну, мы ж не знали, что ты к нам собираешься.

За этим последовало душное молчание за столом. Джуд пыталась как-то его развеять, поговорив о ребенке, о своей работе, похвалив, как чудесно выглядит садик перед домом.

– Так и что, Джудит, где ее отец? – спросила наконец мать, передавая дочери жареную картошку.

– Ушел, мам, – как можно простодушнее ответила Джуд.

– Ясно. И надолго ты здесь?

– Трудно сказать, мама, – призналась Джуд.

– Твоему ребенку необходима стабильность, чего едва ли ей можно ожидать, если ты опять куда-то упорхнешь.

– Дейрдре, – остановил ее отец с упреждающими нотками в голосе, – сейчас не время для подобного разговора.

Джуд подарила ему скупую благодарную улыбку.

– Так, а когда будет время-то? – тут же вскинулась мать. – Она же месяцами с нами не общается! Она там где-то подзалетает, пускает прахом свою совсем уже сложившуюся карьеру, потом вдруг появляется – а мы что, должны при этом делать вид, будто ничего не случилось? Бог ты мой, Джудит! Ты даже не представляешь, сколько огорчений нам доставила! Я же несколько месяцев не могла спокойно спать ночами!

Джуд наколола вилкой кусок картошки.

– Я вовсе не хотела тебя огорчать, мама. Я просто ошиблась, приняла неверное решение. Может, мы уже опустим этот вопрос? Теперь надо подумать о ребенке. Будь добра, передай мне, пожалуйста, морковку.

И, научившаяся сохранять вежливость даже в самый разгар скандала, ее мать, мрачнее тучи, передала Джуд требуемую миску.

Четверг, 12 апреля

2012 года

Кейт

Детективу-инспектору Синклэйру она позвонила уже ранним утром: ей не терпелось узнать результаты расследования до планерки у главного. Кейт очень надеялась, что у полицейского будет для нее что-нибудь новенькое. После столь сомнительного начала их знакомства теперь они с детективом-инспектором прекрасно ладили друг с другом. Кейт насчет этого очень постаралась. Сюжет о младенце мог еще долго и долго разворачиваться, и она планировала, чего бы это ей ни стоило, держать Синклэйра «в игре».

Так что вела она с ним соответствующим образом, никогда не отклоняясь от намеченных рамок и передавая ему всю информацию, полученную от читательской публики. Между ними сложилось как нельзя более удачное сотрудничество: детектив-инспектор был очень доволен тем общественным откликом, что вызвало «капельное вливание» написанных Кейт Уотерс статей на эту тему. Были тут и матери, родившие своих детей примерно в то же время, что и Анджела, и наблюдавшие за ней в больнице медсестры, и даже один из полицейских, принимавших тогда участие в расследовании. Разговоры Синклэйра с Кейт быстро сделались дружески-уютными. Кейт теперь знала, что у того двое детей примерно того же возраста, что и ее сыновья, и что он болеет за «Шпоры»[25].

– Привет, Энди! Прости, что я нынче такая ранняя пташка. Как у тебя дела?

– Можно бы и получше, Кейт, – ответил он измученным голосом.

– Не радостно слышать. Что, плохо спал сегодня?

– Нет. Не совсем…

Синклэйр заколебался, и Кейт сделала паузу, чтобы молчанием вынудить его продолжить разговор.

– Видишь ли, тут кое-что выяснилось вдруг по делу Элис Ирвинг. Одна серьезная проблема. Можем мы поговорить не для прессы?