— Может быть, вы хотите, чтобы мы позвонили адвокату? — спросил Кевин.

Оказавшись в Европе, они начали побираться и воровать.

Она сидела на картонке у входа в “Лидл”. В Греции солнце было не таким жарким, как дома, но и не таким ласковым. Оно резало, как нож, кололо глаза.

Папа просто молча сидел рядом с ней, он забывал смотреть людям в лицо. Кто же захочет бросать деньги зомби, думала она.

Оба они стали другими людьми.

Провалились в иной мир, выбраться из которого невозможно.

Мимо проходили тени, ноги стригли свет, как ножницы.

Свет ослепил Мерси, когда мужчина пристегнул ее руки себе к коленям.

Сценария не было. Но предполагаемые зрители будут знать, о чем этот ролик.

О двух папах и их дочках.

Мерси играла роль Блэки. Мужчина, игравший ее папу, навалился на Нову и прижал ее лицо к матрасу.

— Open your mouth[41].

Мерси как можно шире отрыла рот и высунула язык, глядя мужчине в глаза. Он зарычал и ударил ее по щеке. Хорошо, что не надо сопротивляться, пусть просто продолжает.

Мерси сплюнула на матрас.

Мужчине, который играл отца Новы, было около пятидесяти — одутловатый, с жидкими волосами, он ни капли не походил на Нову. У замбийца, изображавшего отца Мерси, тоже имелся лишний вес, и ему тоже было около пятидесяти. Он обмяк и встал. Нова осталась лежать на животе.

— Twenty minutes off, — объявил Цветочек. — Next scene we swap daddys[42].

— I will miss you, little insect[43]. — Отец Новы улыбнулся Мерси.

Акцент звучал знакомо, но у Мерси кружилась голова, и она с трудом соображала.

Мужчины вышли, и Мерси осталась лежать, вытянувшись на спине. Одеяла не было, и закрыться от всего получалось, только если зажмуриться.

У девочек не было сил на разговоры. Лучше каждой остаться самой по себе и отдохнуть.

А еще лучше — поспать. Десяти минут хватит с лихвой.

Когда они не побирались, она читала словарь, чтобы время шло быстрее.

Словарь был весь в пятнах от сырости, страницы волнистые, как море, и ей слышался смех братьев, как когда они пытались говорить по-шведски в номере измирской гостиницы.

Она знала, что папа никогда не сможет ничего украсть, и все же ему придется попробовать. Он сказал, что добудет денег, и уже через два часа вернулся. Денег было столько, что хватило на два билета на пароход.

Все пятнадцать часов они проспали в комнате отдыха над машинным отделением. Здесь не было иллюминаторов, и не надо было смотреть на то громадное, беспощадное, что плескалось снаружи. Стучал мотор, он не сломается, пароход выдержит любой шторм.

Когда они прибыли в Пирей, была гроза. Первую ночь они спали в парке.

Утром Мерси проснулась от того, что папа пел ей. Она и забыла про свой день рождения. В тот день ей исполнилось тринадцать лет.

Мерси проснулась от того, что кто-то массировал ей промежность, и тут же учуяла запах жирного парфюмированного масла.

— Давай, живее. — Голос Цветочка.

— Он тяжелый, как сто чертей, — сказала Мерси, не открывая глаз. — Не знаю, хватит ли у меня сил.

На каждом углу она видела маму и близнецов — молчаливые узлы под одеялами и старыми газетами. Как-то вечером отец, решив, что она спит, выскользнул на улицу. Мерси последовала за ним.

Сначала папа посетил открытый допоздна магазин одежды, вышел оттуда с пакетом в руках. Потом отыскал общественный туалет; вышел он оттуда в новой белой рубашке и джинсах. К тому же он вымылся.

— Соберись, — распорядился Цветочек. — Лежать, как бревно, и хныкать — это роль Новы. А ты посопротивляйся немножко. Они скоро вернутся. Чем лучше получится сейчас, тем больше наличных в следующий раз.

— Знаю, — сказала Мерси, не открывая глаз.

Она наверняка заметит, когда они вернутся.

Папа уходил и возвращался так несколько вечеров подряд. В пятый вечер он разделил деньги на две кучки и половину отдал ей. В свои тридцать пять он походил на сутулого старика в грязных брюках и порванной подмышкой рубахе.

У него был вид человека, бывшего в употреблении.

— Нам надо держаться вместе, — сказал он.

— В таком случае ничего от меня не утаивай. Расскажи, где ты взял деньги.

— Ты еще слишком маленькая, чтобы понять… Спи, мой ангел.

— Нет. Рассказывай.

Она уставилась в темноту. Ей показалось, что она видит контуры полного тела мамы, слышит легкое посапывание братьев.

И тогда он все рассказал.

Рассказал, что продавал себя другим людям.

В горле пересохло, в животе сделалось неприятно, но как хорошо было, когда он объяснял — он пошел на это ради нее. Пусть она не стыдится. Не чувствует себя грязной.

Ни за что, никогда.

Мерси открыла глаза.

Мужчина, игравший отца Новы, погладил ее по щеке.

— So pretty when you’re angry[44], — сказал он, и Мерси вспомнила, где слышала этот акцент.

В Олвейслэнде.

В Емтланде.

— Эркан Джихан Дениз, — сказал Кевин и свернул на Е-4.

В трубке затрещало. Пришлось повторить имя.

Потом ему пришла в голову странная мысль.

— Проверьте еще некоего Луве Мартинсона.

Просто ощущение: с Мартинсоном что-то не так.

Что касается Фрейи Линдхольм, то тут он пока застрял. Допросив Эркана, Кевин еще переговорил с девочками из интерната, но они, похоже, не особенно хорошо знали Фрейю, как не знали и промышленной зоны, где можно снимать видеоролики.

Передав коллегам необходимую информацию, Кевин закончил разговор. Продолжая ехать в южном направлении, он посмотрел на часы. Свои восемь он отработал более чем, к тому же нужно оставить “тойоту” на Бергсгатан.