С первого дня нашего пребывания до самого ухода находился у нас на борту и специально прибывший из Лиепаи особист. Вел он, правда, себя достаточно корректно и особых неудобств нам не причинял. Единственной претензией была та, что командир отказал ему в присутствии на распитии коньяка с прибывшим к нам на борт латвийским руководством. На что Гена Абрамов ему резонно ответил:

— Я хозяин на корабле и сам решаю, кого и куда мне приглашать!

На том вопрос был исчерпан.

У меня до сих пор хранится фотография со дня ВМФ 1982 года. Она—одно из напоминаний о далекой лейтенантской юности. С офицерами корабля мы стоим у кормового флагштока, за спинами вдалеке видны ишы рижских кирх. Все еще молоды и веселы: минер лейтенант Игнатьев, замполит лейтенант Шигин, командир корабля капитан 3-го ранга Абрамов, штурман старший лейтенант Лешинскис, начальник РТС лейтенант Браташев, механик капитан-лейтенант Михайлов. В центре нашей группы стоит и начнггаба Рижской бригады капитан 1-го ранга Ушаков. Никто еще не знает своей судьбы.

Пройдут годы, и Гена Абрамов, уже будучи оперативным дежурным Балтийского флота и капитаном 1-го ранга, в выходной день поедет на велосипеде на дачу и будет насмерть сбит машиной каких-то пьяных отморозков. Илмар Лешинскис изменит присяге и в 1992 году станет первым командующим ВМС Латвии, а затем и представителем прибалтийских государств в военно-морских структурах НАТО. У Браташева и Игнатьева служба не сложится. Первый переведется в учебный отряд, второй будет списан за пьянство в дивизион кораблей консервации, а командир БЧ-S Михайлов станет офицером особого отдела. Но на той старой фотографии мы все еще единое целое — офицерский состав МПК-2.

* * *

Однако вернемся к событиям 8 ноября 1975 года. В то время как большая часть экипажа «Сторожевого» ни о чем не подозревала, в недрах большого противолодочного корабля вовсю кипели страсти — исподволь шла вербовка будущих революционеров.

Уже перед самым началом мятежа усердный, но бестолковый Шейн едва не испортил все дело. Накануне решающих событий он позвал Саблина в ленкаюту, где начал излагать свои взгляды на организацию мятежа:

— Надо привлечь еще кого-нибудь, вдвоем нам не справиться!

Саблин к инициативе помощника отнеся отрицательно, но это революционного пыла у Шейна не убавило.

— Я уверен, что сумею убедить экипаж! — продолжал настаивать он.

Саблин опять ответил отрицательно. Но Шейн упорствовал.

— Кого хочешь конкретно? — не выдержал наконец Саблин.

— Предлагаю Бурова, Аверина, Манько и Лапенко.

— Ладно, — согласился Саблин, — Бурова можно привлечь, а остальные у меня доверия не вызывают.

«Саблин сказал мне, — продолжал свою исповедь на суде Шейн, — что он намечает взять власть на корабле 8 ноября, вечером, и что командир будет изолирован для его же пользы. После ужина в ленкаюту зашел мой друг матрос Буров. Я решил его посвятить в планы Саблина. Я от Бурова ничего не скрывал и рассказал ему о намерениях Саблина. Я хотел узнать, как Буров отнесется к программе Саблина. Буров выслушал мой рассказ и заявил: “Люблю такие заварухи”. Я Бурову сказал, что сам не знаю, прав ли Саблин, не является ли он шпионом. Тогда Буров испугался и сказал, что он пока подождет принимать свое решение до выявления реакции других членов экипажа корабля. Если другие поддержат Саблина, то и он это сделает».

В тот же вечер Шейн прослушал автобиографию и будущее выступление Саблина перед офицерами и мичманами, записанное на магнитной пленке. У него снова возникли сомнения. Он собрался поделиться ими с комсоргом БЧ-3 членом КПСС Авериным. Но прежде решил заинтриговать его, спросил, как тот смотрит на то, чтобы «поработать на органы Комитета государственной безопасности». Аверина это заинтересовало, и он ответил, что согласился бы «поработать». Вместе с тем довольно терпимо и даже с пониманием отнесся к тому, что возможна попытка «одного из офицеров захватить и угнать корабль».

На это Аверин ответил, что не стал бы «закладывать» этого офицера. Тогда Шейн более подробно изложил план и программу Саблина, и Аверин согласился поддержать их. Матросу Саливон-чику Шейн сообщил лишь то, что 8 ноября на корабле произойдут крупные события, и посоветовал держаться около него, Шейна. Потом был разговор с Манько и Лапенко. Причем последний безапелляционно заявил, что такие, как Саблин, просто ненужные люди. Правда, тут же смутился и даже как будто испугался. Шейн успокоил его, сказав, что этот разговор останется между ними.

«8 ноября 1975 года ко мне в каюту, — продолжает Шейн, имея в виду ленинскую каюту, которая была в его заведовании, — пришли Буров и Манько. Манько сказал, что он не будет поддерживать программу Саблина. Я с ним поссорился, стал доказывать, что программа Саблина правильная...»

Затем Шейн зашел к Саблину и сообщил, что посвятил в его планы четырех матросов. Саблин психанул и начал пенять Шейну, что тот нарушил его приказ соблюдать секретность. Однако все обошлось и никто из «завербованной» четверки замполита не выдал. Остается признать, что в данном случае Шейн проявил себя гораздо лучшим психологом, чем Саблин.

Из всей шеинской четверки наиболее любопытен матрос Аверин, бывший членом КПСС и секретарем комсомольской организации БЧ-3. В своих показаниях Саблин впоследствии показал о нем так: «Аверин (имени и отчества не помню) часто бывал у меня в каюте, мы беседовали по вопросам комсомольской работы».

Из архивной справки: «Аверин Владимир Никитович, 1953 г.р., уроженец села Владимировка Астраханской области, с ноября 1973 г. минер БЧ-3 БПК “Сторожевой”, старший матрос. 6 ноября 1975 г. матрос Шейн А.Н. рассказал Аверину о предполагаемых намерениях Саблина В.М. по захвату БПК. Аверин при этом дал согласие оказать поддержку Саблину и Шейну».

Зная, что Саблин ничего просто так не делал, можно предположить, что Аверин являлся одним из его тайных боевиков, которых Саблин исподволь готовил в каждой боевой части и о которой на допросе столь опрометчиво проболтался Шейн. При этом удивительно, что, несмотря на частые пребывания в каюте замполита, тот так и не удосужился узнать хотя бы имя Аверина. Впрочем, как мы уже отмечали выше, Саблин вообще не знал по имени ни одного матроса на «Сторожевом»!

Из воспоминаний главного корабельного старшины А. Миронова: «Среди матросов срочной службы замполита поддерживали Шейн, Буров, Аверин».

* * *

Итак, мятеж еще не начался, а Шейн, уже вошедший во вкус начавшейся игры, начал принимать самостоятельные решения, не слишком-то считаясь с мнением Саблина. На ругань Саблина о излишне рискованной вербовке сообщников он уже на правах полноправного подельника пояснил, что «пускай будет ударная группа». Скрипя зубами, Саблин согласился, иного выбора у него уже просто не было. Шейн оказался упрямым и амбициозным, но лишиться своего главного помощника в данный момент Саблин просто не мог. Поэтому он дал Шейну одно из самых ответственных на том этапе поручений — подготовить «камеры» для предстоящего ареста командира корабля, а также офицеров и мичманов, которые не согласятся с его программой.