Московская катастрофа, детали которой я имел тогда же случай узнать, неправильно толковалась и освещалась. Доктор Диллон в книге, которую я столь часто цитировал, утверждает, что ужасная катастрофа произошла в тот самый момент, когда императорская чета заняла свои места, приветствуемая военным оркестром, игравшим национальный гимн, и когда «полсотни миллионов голосов криками приветствовали самодержца Святой Руси и его супругу». Автор продолжает указанием на то, что император показал себя совершенно безучастным к этому бедствию, и утверждает, что оно не помешало серии обедов и балов, которые происходили при дворе и в иностранных посольствах до самого окончания празднеств.

В действительности произошло следующее. В это время я был русским представителем при Ватикане, и так как папа Лев XIII был представлен на торжествах чрезвычайным посланником Аглиарди, князь Лобанов, русский министр иностранных дел, просил меня прибыть в Москву, чтобы разобраться с деталями протокола, которые были особенно сложными и деликатными в связи с присутствием апостольского нунция.

В Москве я остановился у моего кузена Муравьева, который был в то время министром юстиции, и каждый день я виделся с дядей моей жены, графом Паленом, которому была поручена роль главного распорядителя на торжествах. Понятно, что я имел исключительный случай знать мельчайшие детали празднеств и всего, что происходило за это время даже в интимной жизни двора.

Катастрофа произошла в очень ранний час дня и задолго до того, как император и его двор должны были прибыть на место торжеств. Через несколько минут после катастрофы мой кузен вызвал меня по телефону и, рассказав мне о случившемся, просил сопровождать его на место катастрофы, где он обязан был быть по должности.

Даже теперь, по прошествии двадцати двух лет, я не могу без содрогания вспомнить зрелище, которое увидел, прибыв на Ходынское поле, где должно было состояться празднество. До прибытия министра юстиции, в обязанности которого входило проведение предварительного расследования, не было сделано ничего, кроме оказания первой помощи раненым и умирающим, и до сих пор не было произведено вывоза трупов, насчитывающих более трех тысяч, которые грудами лежали перед воротами, у которых должны были раздавать еду и подарки. Я провел большую часть дня на этом поле смерти и опустошения, делая все возможное, чтобы помочь в спасении жертв, и возвратился в город только вечером, чтобы приступить к своим обязанностям.

Я не имел случая видеть императора в течение дней, непосредственно следовавших за катастрофой, но через Муравьева, графа Палена и других лиц из придворных кругов я был хорошо осведомлен о всех деталях того, что происходило в кремлевском дворце в связи с катастрофой. Ввиду этого я могу засвидетельствовать, что Николай II был опечален происшедшим, и первым его движением было приказать прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы с целью публичного выражения своего горя.

Этот план был предметом горячего обсуждения в кругах царской свиты, причем граф Пален поддерживал этот план и советовал императору строго наказать виновников, не считаясь с положением, занимаемым лицами, ответственными за происшедшее, и прежде всего великого князя Сергея, дядю императора и московского генерал-губернатора, в то время как другие, особенно Победоносцев и его друзья, указывали, что это может смутить умы и произведет дурное впечатление на принцев и иностранных представителей, собравшихся в Москве. Они говорили также, что публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа. Эти последние советы — увы! — возымели большой успех, как это случалось и позже. Празднества продолжались. На этот день был назначен бал во французском посольстве в присутствии императорской четы и всего двора.

Посланник маркиз де Монтебелло и его жена, пользовавшиеся большой любовью в русском обществе, зная, что происходит в Кремле, ожидали уведомления, что императорская чета не будет присутствовать на их празднестве, и готовились отложить бал. Однако никаких известий не поступало, и они не могли сделать ничего другого, кроме как распахнуть двери посольства в этот день национального траура, и я отчетливо вспоминаю напряженность атмосферы на этом празднестве. Усилия, которые делались императором и императрицей, при появлении их на публике, ясно были видны на их лицах.

Некоторые порицали французского посла за то, что он не проявил инициативы в вопросе об отмене бала, но я могу удостоверить, что маркиз и маркиза были вынуждены склониться перед высшей волей, направлявшейся прискорбными советами, о которых я уже упоминал.

Граф Пален, бывший министр юстиции в либеральное царствование Александра III, хорошо известный своим независимым характером и прямотой, был назначен лично императором рассмотреть дело и выяснить виновных. Благодаря близкому знакомству с ним, я имел возможность день за днем наблюдать за результатами следствия и был удивлен той странной несогласованностью в работе различных ведомств, которая существовала в России.

В этом случае народное празднество, которое должно было собрать около миллиона человек, организовывалось двумя различными ведомствами — генерал-губернатором Москвы, великим князем Сергеем и графом Воронцовым-Дашковым, министром императорского двора, из которых каждый взваливал вину за происшедшее на другого. Было установлено, что если великий князь Сергей и не является единственным виновником катастрофы, то, во всяком случае, он должен подлежать ответственности.

Граф Пален, не колеблясь, потребовал его наказания, но встретил сильное сопротивление со стороны других великих князей и ультрамонархической партии, которые одержали победу с тем большей легкостью, что это касалось шурина императрицы. Великий князь Сергей, оказавший большое влияние на Николая II в тот период, был женат на принцессе Елизавете Гессенской, сестре императрицы Александры. Она была ангельским созданием и после трагической смерти своего мужа (убитого террористами в 1905 году) удалилась к почти монашеской жизни, полностью посвятив себя делам благотворительности.

В конце концов некоторые из его подчиненных подверглись ответственности, а великий князь продолжал управлять древней столицей, население которой наделило его прозвищем князя Ходынского в память события, приведшего из-за его небрежности к катастрофе.

Этот печальный инцидент, которым сопровождалась коронация императора, рассматривался общественным мнением как дурное предзнаменование для царствования и для собственной участи императора.

Несколькими днями позже произошел другой инцидент, который остался почти неизвестным, но произвел большое впечатление на императора.

Я сам присутствовал при этом инциденте.

Как камергер императорского двора, я был назначен вместе с другими шестью камергерами поддерживать императорскую мантию, которую император надевал во время ритуала вручения ему скипетра и державы перед возложением на голову императорской короны. В самый торжественный момент церемонии, когда император проходил к алтарю, чтобы совершить обряд помазания, бриллиантовая цепь, поддерживающая орден Андрея Первозванного, оторвалась от мантии и упала к