«Не чужие! И вкусы похожи! - решительно приказала себе не кукситься Александра. – Ну, подумаешь фильм! Ради любви можно и поступиться старой картиной».

Она преувеличенно бодро улыбнулась Виталию и предложила:

- А давай позвоним Валдайцевым?! Может, они гулять с Полиночкой собираются? Мы могли бы сходить с ними…

- Хорошая идея, - с энтузиазмом согласился Виталий. Сашино сердце потеплело от горячей волны благодарности за то, что он привязан к её друзьям и готов общаться с ними.

«Нет, я форменная идиотка, - устыдилась она, - из-за какого-то фильма усомнилась в нём. Стыдно!»

И Саша покраснела. Виталий, к счастью, этого не заметил. Он уже отправился на кухню за трубкой телефона.

А потом, конечно, началась адаптация, про которую Валдайцевы читали, но – наивные – надеялись избежать. Вернее, началась она у Ангелины. У Вадима же привыкание если и было, то лёгкое и незаметное. Зато у его жены – классическое: со слезами и отчаяньем, опускающимися руками и ненавистью к себе.

И Ангелина, и Вадим ещё не успели полностью оправиться после болезни и сильно кашляли. Вадим разрывался между работой, учёбой – в этом году он как раз решил получить второе высшее образование – и семьёй.. С дочкой целыми днями занималась одна Ангелина. Как на зло приболела Шпики, у которой начались непонятные проблемы с желудком. Да ещё и стиральная машинка сломалась. Вызванный мастер скептически осмотрел треснувший барабан и категорично изрёк:

- Новую надо покупать. Барабан менять – дорогое удовольствие. Не советую.

Но все небольшие сбережения бюджетников Валдайцевых были потрачены на ремонт детской и покупку вещей для Поленьки. Поэтому первые несколько недель Ангелина стирала в ярко-синей пластиковой «Малютке», которую, откопав в гараже под завалами разного добра, привезли её родители.

И если в конце первой недели её «мамской» жизни она чуть не плакала от усталости, то через месяц и вовсе была готова выть волком. У дочки болел животик, мучившаяся желудком Шпики каждые полчаса умоляюще смотрела на хозяйку и просилась на улицу, «Малютка» вяло крутила бельё (это называлось «стирала»), а менять воду и полоскать и отжимать вещи приходилось вручную.

Ангелина изнемогала, искренне не понимая, как раньше мамы справлялись без одноразовых подгузников, автоматических стиральных машин и прочих достижений цивилизации. Она металась между Полиночкой и собакой, полоскала бельё в огромном тазу и чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Копились усталость, злость и раздражение. Всё чаще и чаще вспоминались слова её директора, Полины Юрьевны Морозовой.

Ещё весной, узнав, что Валдайцевы собирают документы для усыновления, та сочувственно сказала Ангелине: «Вам будет тяжело привыкать, Линочка. Вы долго жили одни. А ребёнок – это совсем другой мир, совсем другая жизнь. Да ещё когда гормоны не помогают. Но я очень желаю вам терпения и любви. Они всё переборют».

- Любовь и терпение. Терпение и любовь, - как заклинание твердила про себя Ангелина, в очередной – восьмой! – раз за ночь наливая в грелку тёплой воды, чтобы погреть животик мучащейся коликами Полиночке. Глаза не открывались, ноги и руки отказывались повиноваться. Да ещё кидалась под ноги Шпики, которой срочно требовалось «до ветру», как называл это с трудом контролируемое желание Ангелинин дедушка Паша. А Вадим как назло был на сутках.

Чудом укачав уставшую от рыданий Полиночку, Ангелина нацепила джинсы, сапоги и, сунув таксу под мышку и ругая неурядицы последними словами, побежала на улицу. Счастливая жизнь молодой матери радовала разнообразием и буйством красок.

Спустя полчаса, даже не почистив зубы, – сил просто не было – Ангелина надела пижаму и, еле живая, поплелась к кровати. Рухнув в постель и кинув мутный взгляд на светящиеся в темноте цифры часов, она мрачно озвучила вслух:

- Московское время четыре часа двадцать восемь минут, - и мгновенно отключилась. Последней её мыслью была надежда на то, что новообретённая дочка-полуночница поспит хотя бы до восьми.

Проснулась она, вернее, не проснулась, а взлетела с кровати и только в полёте очнулась, от дикого крика Полины, в шесть тридцать утра. Девочка всегда просыпалась с таким плачем, будто стряслась какая-то страшная, непоправимая беда. И от этого истошного крика Ангелина вскакивала буквально в холодном поту. Вот и теперь она пару секунд постояла, приходя в себя и чувствуя, как от ужаса громко бьётся где-то в горле сердце. Под несмолкаемый плач, спотыкаясь и налетая на все углы, она кинулась к дочери, обречённо констатируя:

- Началось в колхозе утро.

За месяц приготовление смеси и собственно кормление были доведены до автоматизма. Так, достать бутылочку из стерилизатора, открыть. Налить сорок пять миллилитров кипятка, добавить холодной воды до ста сорока миллилитров – как раз получается нужная, примерно 37 градусов – температура. Теперь четыре мерные ложечки смеси, главное вровень с краями, а не с горкой. Закрыть бутылочку, несколько раз энергично потрясти. Но это уже на бегу в комнату, где заливается плачем голодная и обиженная Полина Вадимовна. Теперь взять рыдающую малышку, раздеть, протереть попку, помазать кремом, снять подгузник (из-за склонности Полиночки к срыгиваниям их меняли до, а не после еды, потому что малейшее движение сытой малышки заканчивалось выплёскиванием смеси наружу), надеть новый – и приступить к кормлению. В результате регулярных тренировок Ангелина на всё про всё тратила минут пять – не больше. Но все эти пять минут Полина кричала так, будто её режут. И Ангелина ужасно боялась, что соседи не выдержат и вызовут милицию. Но они терпели. Святые люди!

Прижав к себе удовлетворённо пыхтящую дочку, она выдыхала и замирала, боясь потревожить капризницу. Теперь главной задачей было не заснуть и не уронить с колен Полиночку.

Вот и в очередной раз справившись с переодеванием и кормлением, Ангелина вздохнула: «И вечный бой! Покой нам только снится!». И, внушая самой себе, бодро ответила:

- Я этого хотела.

Но самовнушение помогало не всегда. И тогда она слабохарактерно плакала, размазывая слёзы по щекам так, что и уши оказывались мокрыми, и кроя себя почём зря. Проревевшись в очередной раз и обозвав себя бесчувственным бревном, Ангелина начинала звонить подругами или забиралась в Интернет, отыскивая то, что могло бы ей помочь.

- Златик, - стонала в трубку Ангелина, - я ужасный, ужасный, ужасный человек! Понимаешь, Вадим от Полечки без ума. Не надышится на неё. Свекровь моя просто чахнет над ней, готова дни и ночи над кроваткой сидеть. Все её любят… Кроме меня… Я… я её ещё не люблю. А себя ненавижу. Что ж я за дубовая-то такая!

Подруга дипломатично молчала, ожидая продолжения. Всхлипнув, Ангелина продолжила:

- Нет, она мне нравится! Очень нравится. Она такая красивая, такая умненькая, у неё такие глазки, такие волосики… И она так вкусно пахнет!