ухватился. Мир кружился и норовил вновь его навзничь опрокинуть. Прямо к Фире, что как сидела на траве рядом в миг его пробуждения, так и не шелохнулась – только колдовской огонек в ее руке подрагивал, гоняя тени по застывшему лицу.

А вот и губы пошевелились, но Руслан не расслышал ни звука. Встряхнулся, отпрянул.

– …хорошо? – всё ж прорвалось тихое слово в плотный кокон облепившей его тьмы.

Он моргнул и отступил еще на шаг, не отрывая от Фиры взгляда.

Она смотрела в ответ прямо и спокойно, но мерцающий зыбкий свет искажал ее черты, превращая их в зловещую маску.

Или же обнажая истинную ведьмовскую суть?

– Где Людмила? – прохрипел Руслан.

Глаза уже привыкли к ночному мраку, да и луна выползла из-за так и не разразившихся дождем туч и пролила на опушку каплю серебристого сияния, так что он сумел различить две крупные размытые тени – коней. Даже уловил их сопение. А вот Людмилы нигде не было.

Фира охнула и тоже поднялась, суетно, неуклюже:

– Она… на Буране. Я… отвлеклась. – Рукой махнула и шагнула было в ту сторону, но Руслан выставил перед собой ладонь, покачал головой:

– Не двигайся.

И сам пошел проверять.

Людмила лежала животом поперек седла, нечесаные всё еще влажные волосы до самой земли свисали, с травою путались. Руслан склонился, отвел пряди, осторожно коснулся жилки на шее. Сердце княжны билось сильно и ровно, а на перевернутом лице блуждала улыбка, словно снился ей чудеснейший сон.

– Надо было ее снять, но я… – прозвучало за спиной, и Руслан вскинулся, обернулся:

– Я же сказал: на месте стой!

Фира отшатнулась. Ведьмовской огонек задрожал пуще прежнего, вместе с тонкими пальцами, на которых приплясывал.

– В чем дело? – спросила она.

Руслан глянул по сторонам:

– Где твой брат?

– Мой… брат?

– Не рядись, я всё видел и слышал тоже. За деревьями прячется аль вперед поскакал да у Яргорода тебя встретит?

Фира вдруг кулак стиснула, сминая светоч, и он рассыпался сотней искр, что чуть покружили окрест да истаяли. Теперь ночь скрывала и ее лицо тоже, а вот треск льда в тихом голосе скрыть не смогла.

– Фарлаф мертв.

– Ну да. – Руслан фыркнул. – Помер от досады и на коне своем белоснежном в чертоги Марены ускакал.

– В чем ты винишь меня?

«В том, что мысли мои захватила и душу наизнанку вывернула. В том, что позволила обмануться дважды».

– Ты меня зачаровала? – Он хотел укорить, а получился вопрос, такой жалкий, такой… надежды полный. – Приворожила?

Растрепанная темная фигурка наконец отмерла и отдалилась. И отступала всё дальше и дальше, пока едва не растворилась в ночи. Раздался сиплый смешок, и еще один, и еще, а потом Фира залилась хохотом.

– А что… – выдавила сквозь всхлипы, – ты воспылал ко мне любовью? Ай да я… ай да коварная ведьма.

Руслан прикрыл глаза – всё равно ведь не разглядеть ничего, а на слух… на слух смех был злой, жуткий, дивий. Такой же, какой и его самого пробирал при мысли о собственной глупости.

Он уж понял, что Фира для брата расстаралась, в путь отправилась, жизнью рисковала. Оно ж похвально даже, доблестно. Может, пообещал ей что Фарлаф, а может, их холодность и даже неприязнь была игрой, на таких вот дурачков рассчитанной. Руслану хватило пару раз их рядышком увидеть, чтоб поверить и позже не усомниться.

Теперь же он сомневался во всем. Настоящей ли была та Фира, что за этот путь под кожу въелась и в сердце пробралась? И сколько ненавеянной правды в его мыслях, его желаниях, его… любви?

Смех ее затих, и Руслан вздохнул, открыл глаза, нащупал Бурановы поводья:

– Я ухожу и Людмилу забираю с собой.

– Что, не терпится снова мужем ей стать? – откликнулась темнота. – Смотри опять не потеряй, а то даже великому князю не под силу туда-сюда обряды разрушать.

Значит, никчемны и глупы были его терзания – Фира давно всё знала. Конечно, знала, коли с Фарлафом заодно.

Руслан стиснул и разжал кулаки и на коня взлетел позади Людмилы. Затем перевернул ее, усадил, к груди прижав бережно, и в последний раз во мрак вгляделся. Туда, где надрывно дышала невидимая Фира.

– Если братец твой где-то там притаился, я его убью.

Она промолчала, и Руслан направил коня на тропу.

Через пару саженей чуть обратно не повернул. Через десяток – так впился в поводья, сдерживаясь, что отнялись пальцы. Через полверсты – мысленно тряс Фиру за хрупкие плечи и требовал ответов.

Почему Людмила все еще спала, а Руслан очнулся? Почему не убили его, раз уж Фарлафу так не терпелось княжну заполучить? Почему Фира лишь смеялась, так и не сказав, были ли… были ли эти клятые чары? Был ли приворот ведьмовской?

Руслан, почитай, ей открыто в любви признался, а она…

Две версты пролетели в мучительных раздумьях. Вот остались за спиной Кабанчики с одним горящим окном на двадцать изб; дорога сделалась шире, хоженей, а мысли – тише и тяжелее.

Повернуть вспять уже не тянуло, только игла предательская всё глубже под ребра всаживалась, будто давил кто. Того и гляди вскоре насквозь прошьет сердце, тогда и рухнет Руслан замертво, и нарекут его посмертно самым глупым князем всея Роси.

Самым доверчивым.

Самым ничтожным.

Ибо мало ему было жену потерять в первую же часть в супружеской ложнице, мало домой нелюбую возвращать и вздыхать о брошенной на лесной опушке ведьме, так еще и мечталось… ошибиться.

Руслан поудобнее Людмилу перехватил, зарычал тихонько и лоб потер, когда на него плюхнулась первая капля.

Не сдержалось небо, по швам поползло.

Когда же впереди наконец показалась Яргородская стена, утыканная светочами, что чудской берег – кострами, полотнище в клочья разорвалось, и обрушился на землю всю ночь собиравшийся дождь.

Глава II

К рассвету Фира промокла насквозь, но с места не сдвинулась.

Так и сидела в корнях под деревом, где умудрилась за считаные мгновения потерять Руслана, вернуть к жизни и снова потерять. Теперь уж, ясно, навеки.

Внутри было пусто и гулко, снаружи – грязно и громко. Гневался Перун. Может, и на нее, чужачку, что Творца предала, пролила кровь братскую не поморщившись, а от боли скорчилась, только когда чувства ее девичьи неверием растоптали.

Но разве ж то не кара за все деяния ее мерзкие? От семьи, от прошлого отреклась, а здесь, в нынешнем да грядущем, никому не нужна оказалась. Вот и швыряется молниями Перун, гонит отступницу прочь со своих земель, как Руслан погнал из своего сердца одним острым взглядом, одним вопросом.

«Приворожила?»

Обрадоваться бы, что возникли мысли у него такие – значит, горит что-то в груди, колется, трепыхается, – но не всё ль равно, коли Фира в сути своей настолько ему противна, что, несмотря на тягу, Руслан в худшее готов поверить?

Вот и осталось только рыданья смехом прикрывать да в тени прятаться. И молчать, чтоб не посыпались изо рта бусины-оправдания, которыми ничего не изменишь.

Пожалуй, Фира могла открыть всё, что стряслось на опушке, в лицах и красках расписать, как скоморох бывалый, но лишь сильнее разбередила бы душу. Раз уж считает Руслан ее ведьмой злобной, способной на волю чужую посягнуть, раз надумал ей сговор с Фарлафом да корысть какую-то, что толку на шею вешаться. Никакие слова эту пропасть меж ними не залатают, никакие подробности.

Верно, оно и к лучшему.

К первым лучам воды небесные иссякли и слезы – тоже. Фира рубаху и портки отжала, волосы закурчавившиеся пригладила и на шелестящий лес уставилась. Замечталась.

Жаль, ковер колдовской вместе с Бураном в Яргород отправился, и вряд ли близ селений водится нечисть – поди, за ночь бы выполз кто-нибудь, кабы водилась, – но ежели уйти подальше, поглубже, ежели снова прореху в Навь отыскать…

Может, хоть там ей найдется место.

В бесконечной неделе. В безудержном счастье. В звенящей пустоте.

В плечо ткнулась лошадиная морда, Фира вздрогнула и обернулась.

– Прости, дружок, – потрепала вороного по губам. – Глупые мысли, знаю. Трусливые. К тому ж есть у меня еще одно дельце неоконченное.

До Кабанчиков она шла пешком, коня под уздцы придерживая. Шла медленно, наблюдая, как солнышко над холмами всходит, да