Вопрос, который не дает покоя годами, маячит на краю сознания.

Кто же тогда, если не Аслан, в ту роковую ночь напал на Малику?

И голос, который слышится внезапно позади, звучит как раскат грома, как грозное предзнаменование родом из прошлого.

— Вот ты где, — сиплый голос Ахмета пугает меня до чертиков.

Поворачиваю голову и вижу отца Наили с бутылкой в руках, не в силах понять, как он оказался здесь в обход охраны. А потом вижу раскрытое окно и раздуваемую ветерком занавеску. И догадываюсь, что он перехитрил парней и отвлек их внимание.

Прижимаюсь спиной к стене, цепляясь похолодевшими пальцами за край подоконника. Страх стягивает горло, сковывает по рукам и ногам. Он наглым взглядом смотрит на меня и прикладывает ко рту горлышко. Шатается, скалится, на лице четко выраженная мука.

— Довольна, Ясмина Булатова? — задает непонятный вопрос.

— Что? — сиплю, расширив глаза.

— Моя жизнь кончена, — усмехается, щерясь, пожилой уже мужчина. — А всё ты…

Сглатываю, забиваясь в угол. Кажется, что я потеряла голос, ни слова не могу вымолвить, даже закричать. То чувство страха и ужаса, что обуяло меня в свое время на чердаке, сейчас волной окатило тело, и я застыла, вспомнив, что так и не высказала свои сомнения Тагиру насчет адекватности отца Наили.

Забыла… Глупая…

— Я… — хрипло пытаюсь сказать хоть что-то, горло режет, словно наждачкой, и я замолкаю.

Ахмет со всей злости пинает стену, шатаясь, подходит ближе.

— А ты красивая, понимаю, что нашел в тебе Тагир, — оскаливается, демонстрируя щербинку между зубов. — Моя Наилька тоже красотка, но такая, знаешь, искусственная, нет в ней жизни и… Теплоты… Вот у тебя есть, у моей Анелечки есть… И у Малики было… Редко можно встретить таких женщин. Очень редко…

Его непонятные речи и устрашающие комплименты вселяют только первобытный ужас, я пытаюсь сделать шаг в сторону, но он загораживает мне выход. Желая побыть одной, сейчас я оказалась в западне, из которой не выбраться.

— Я любил ее, понимаешь? — прикрывает глаза, стиснув челюсти, выплевывает, словно хочет вырвать из себя корни этого чувства. — А она отказала, тварь такая, за Рамазана вышла. Я-то на Перизат женился, только чтобы ближе к своей девочке быть, они же подруги. Тварь! Не подруга она моей Анель! Змея… Жизнь мне, мразь, испортила…

По нему было видно, что взгляд осоловелый, координация сумбурная, но язык на удивление не заплетался, говорил он связно, хоть и с задержкой, как это часто бывает у пьяных. Сейчас он вызывал омерзение вкупе со страхом.

— Я не думаю, что мне стоит это знать, — осторожно подала голос, когда пришла в себя.

Говорят, с пьяными нельзя ругаться, только мягкий тон и никакой агрессии. Вот только всё произошло с точностью до наоборот. Он после моих слов еще сильнее запыхтел, взгляд налился кровью.

— А потом родилась Малика. Вся в мать, копия, — усмехнулся, снова пригубил прямо из горла, обводя меня взглядом с головы до ног, слишком пристальный он у него был, стало не по себе.

Он больше ничего не говорил, развернулся, заставив меня выдохнуть от облегчения, а затем повернул голову и сказал:

— Хочешь знать, что случилось на самом деле? Как умер твой брат? Моя малышка Малика? По глазам вижу, хочешь, — насмешливо цокнул языком и сплюнул на пол, ушел, пошатываясь, к себе.

— О чем вы? — кинулась следом, коря себя за несдержанность.

Внутренний голос шептал: “Не ходи, дождись Тагира”. Но застарелая боль и желание узнать правду победили. Отключили разум и осторожность. Я наплевала на собственную безопасность.

Вот только Ахмет не ответил, зашел к себе. Он жил неподалеку от этого закутка. Я постояла недолго у порога, вздохнула и вошла следом. Сегодня я либо умру, либо узнаю правду.

Дверь закрывать не стала, стояла у порога тесной темной спальни, слушая звуки извне.

Где же охрана? Если я закричу, меня же услышат?

— Они заняты во дворе, — усмехаясь, докладывает Ахмет, размахивая бутылкой. — Но разве тебе есть до кого-то дело, когда ты можешь узнать правду? Закрой дверь, иначе я ничего не расскажу.

Дрожащей рукой, не глядя, я захлопнула дверь, отрезала себя от реальности. Была готова ко встрече с прошлым, отражающейся сейчас в черных глазах Ахмета. Стояла напротив него, дрожала и ждала, что он скажет.

Он выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы и заговорил.

— Скоро вернется Тагир с экспертизой. Мне уже нечего терять, — ухмыльнулся.

— Это вина… вашей дочери, — выдохнула, слыша, что мой голос всё равно дрожит. — Она подставила моего брата… Его честное имя…

Мой голос постоянно прерывался, а вот Ахмет не дослушал, расхохотался, в глазах я четко видела ту же нотку безумия, что и у Наили.

— Ошибаешься, девочка, — оскалился. — Всё только начинается…

Снова сделал глоток, промокнул горло, глаза его заволокло пеленой. Было чувство, словно все эти годы держал всё в себе, и сейчас дошел до черты, когда эти тайны стали хоронить его самого.

— Анель должна был быть моей. Я с детства любил ее и женился на Перизат, чтобы быть ближе. Ведь они дружили. Столько лет надеялся, что Анель станет моей, бросит своего мужа. Но она во мне видела лишь друга. Только друга, — покачал он головой с осуждением и горечью в голосе. — Столько лет… Столько лет я ждал. И видел, как подрастала малышка Малика…

Он мог не продолжать, я уже всё поняла без слов, в ужасе глядя на преступника и слушая его исповедь, изобилующую грязными подробностями. Каждое слово казалось гвоздем, прорывающим мою кожу и достигающим сердца.

Наконец он дошел в своем рассказе до той страшной ночи, и я поняла, что не могу слушать это всё стоя. Осела на пол, обхватила себя руками и, дрожа как в лихорадке, старалась не выть в голос. Слушала словесные излияния, причиняющие адскую боль.

— Я следил за Маликой и Асланом. Знал, где они устраивают тайные свидания. Держались за ручки, как малые дети! — сально улыбнулся он, глаза сверкнули жадным блеском. — Заманить ее туда было очень просто. Я думал, поладим. Ведь зачем ей мальчишка Аслан, неспособный дать за нее калым, когда есть мужчина. Настоящий. Но Малика оказалась такой же упрямой, как ее дура мать! Она кричала, просила Аслана и Тагира помочь! — начал смеяться он словно ненормальный. — И ты будешь кричать и звать! А где он? Где ваш Тагир, я спрашиваю?! Нет его, слышишь? Он ничтожество, и твой Аслан тоже! Вернется и станет соседом твоего брата по могиле!

В голосе его слышно бахвальство, словно ему нужны зрители, которые должны восхищаться тем, как он всё провернул. А вот мне было страшно. Не поняла, в какой момент он оказался рядом, и я подняла взгляд, увидела ноги и занесенную над собой руку. Щеку опалило пощечиной, голова моя дернулась, я упала на пол, чувствуя, как прострелило болью левую руку. Скукожилась, когда увидела занесенную над собой ногу, но дернулась, и удар пришелся по касательной, почти не задел.