– Я припоминаю, что вы присутствовали во время той операции, синьор Грессети. К сожалению, итог ее был не таким, какого хотели мы. Однако как человек, причастный к медицине, вы понимаете, что хирургия всегда означает риск. Важно то, что благодаря усилиям доктора Гиммела выжили и полностью поправились куда больше пациентов, чем могли бы в руках менее одаренного хирурга.

– Я в этом не сомневаюсь. – Снова та же поверхностная улыбка. – И должен добавить, что вы себя великолепно показали, доктор Хоксмит, пытаясь исправить… «риск», случившийся во время операции. Доблестные усилия, к несчастью, безуспешные.

Вид у доктора Гиммела был, словно его ударили. Он тяжело опустился в кресло. Элайза почувствовала, как в ней поднимается ярость. Впервые увидев Грессети, она обеспокоилась и исполнилась подозрений, как всегда бывало, когда ей встречался одинокий незнакомец. Явился он сам по себе и был незнаком ей, а этого сочетания всегда хватало, чтобы вызвать у нее тревогу. Однако теперь его личность была установлена, и она больше его не боялась. Он приехал по рекомендации хирурга, которого доктор Гиммел знал много лет. В его происхождении нельзя было усомниться. Итак, страх ушел, но его сменила яростная неприязнь вкупе со злостью из-за того, как он обращался с доктором. Как можно было ожидать, что кто-то из них станет работать с таким человеком?

Доктор Гиммел пытался взять себя в руки.

– Что ж, будем надеяться, что вы увидите более счастливые исходы у операций, которые нам предстоят. – Он порылся в бумагах и нашел журнал. – Вот. Вижу, сегодня утром у нас удаление злокачественной опухоли у молодой женщины. В десять. Доктор Хоксмит и Роланд Пирс, один из лучших наших студентов, будут ассистировать. Думаю, операция покажется вам интересной, синьор.

– Уверен, доктор. – Грессети поднялся, взяв трость. – Увидимся там, – закончил он, низко поклонившись.

Когда мужчина ушел, Элайза и доктор целую минуту сидели в молчании, пока Томас не вошел с чайным подносом.

– А, дорогой мой. – Доктор Гиммел попытался рассмеяться. – Вы, как всегда, чувствуете момент. Если когда нам и нужно было подкрепиться…

Элайза разлила чай и протянула доктору Гиммелу. Его рука слегка дрожала, и чашка задребезжала на блюдце. Он поспешно поставил ее на стол.

– Доктор Гиммел, вы назвали синьора Грессети «другом» – вы встретились с ним во время одной из своих поездок в институт?

– Что? О нет. Просто фигура речи. С профессором Сальваторесом, старшим хирургом-консультантом института, я, конечно же, в давней дружбе. Но с синьором Грессети я до сегодняшнего утра не встречался. Должен признаться, он не то, чего я ожидал после письма профессора.

Элайза заметила, как потускнело лицо доктора от усталости. Время для него сейчас было мрачное. Казалось, жестокий поворот судьбы специально забросил к ним отвратительного Грессети именно сейчас.

Позднее, к общему облегчению всех присутствовавших, запланированная операция прошла без помех и была объявлена успешной. Роланд оказался прилежным студентом и справился с помощью Элайзы и указаний доктора Гиммела. Синьор Грессети с непроницаемым лицом стоял в нескольких шагах от стола. Ее работа под пристальным и недобрым вниманием их посетителя глубоко беспокоила, и она радовалась, что Роланда не было на утренней встрече. Как только операция завершилась, Элайза переоделась, извинилась и покинула больницу. Она отправилась пешком через Фицрой-сквер в сторону Риджентс-парка. То был ее первый визит к Эбигейл Гестред, и она поняла, что ждет его с нетерпением. В присутствии доктора Гиммела она чувствовала себя напряженно и, уйдя от него, ощутила облегчение. К тому же, как она с удивлением осознала, ее радовала мысль о том, что она снова увидит Саймона Гестреда. День стоял пасмурный и влажный, на улицах все еще было сыро, но воздух посвежел, и разошелся утренний туман. Элайза повернула с Кливленд-сквер на Юстон-роуд. У лотка на тротуаре торговал газетами мальчишка. Обычно у Элайзы не было ни денег, ни времени на газеты, но заголовок, который выкрикивал мальчик, заставил ее остановиться и вынуть из кошелька монету. Она вышла из потока пешеходов, прислонилась к ограде сада и рассмотрела первую полосу. Жирный заголовок гласил: «В Уайтчепле жестоко убита женщина». Элайза стала читать дальше. Девушка подверглась нападению и была убита. Ее тело обнаружили на площадке первого этажа в многоквартирном доме в Уайтчепле. На теле бедняжки было почти сорок колотых ран и порезов. Ее нашли в луже собственной крови. У Элайзы перехватило дыхание. Девушку звали Марта Табрам. Эта Марта была с Лили, когда та приходила прошлым вечером в клинику. Элайза видела ее всего за несколько часов до смерти. Наверное, она была одной из последних, кто видел Марту живой. Она вспомнила, как девушка смеялась, уходя из клиники. А теперь ее нет. Искромсана на куски и страшно изуродована. Элайза сложила газету и сунула в руки какому-то прохожему.

– Возьмите, – произнесла она. – Я не в силах ее больше держать.

Сказав это, она с великим трудом заставила себя пойти дальше. Шаг за шагом она довела себя до парка. Она не могла избавиться от ощущения, посетившего ее прошлой ночью; кто-то следил за входом в клинику, кто-то стоял в темноте. Он пошел за Мартой? Элайза обнаружила, что стоит перед дверью дома Гестредов. Она помедлила минуту, чтобы взять себя в руки и направить мысли в нужное русло. В данный момент важна только Эбигейл. Для бедной Марты никто уже ничего не мог сделать. Элайза должна думать о нуждах нового пациента.

Номер четыре по Йорк-террас оказался красивым георгианским домом, отделанным белой штукатуркой, с высокими окнами, портиком, опиравшимся на стройные колонны, высоким первым этажом и широкими ступенями, ведшими к синей входной двери. Элайза потянула за ручку звонка и услышала приближавшиеся шаги. Дверь отворил красиво одетый дворецкий, чья голова была такой же лысой и блестящей, как мраморный пол в прихожей. Рассмотрев визитку Элайзы, он подтвердил, что ее ожидают, и попросил следовать за ним в утреннюю гостиную. Проходя по изысканным интерьерам, Элайза думала, как огромен этот дом с величественной лестницей, атриумом посередине, мраморными колоннами и бюстами, выглядывающими из-за гигантских папоротников в больших медных вазах, для двоих. Дворецкий отворил дверь, ведущую из холла, и представил Элайзу, когда она прошла мимо него. Эбигейл тут же поднялась и пошла ей навстречу.

– Прошу, – Элайза вытянула руку, – не утруждайте себя и не вставайте ради меня, мисс Гестред.

– Зовите меня Эбигейл, я настаиваю, – сказала девушка. – И почему бы не встретить вас как подобает, когда вы так любезно взяли на себя утомительную обязанность ежедневно меня посещать?

– Во-первых, – ответила Элайза, позволяя провести себя к дивану у открытого окна, – потому что вы моя пациентка, и меня куда больше заботит ваш отдых и выздоровление, чем этикет. Во-вторых, не думайте, что для меня приход сюда – обязанность. Я часто навещаю пациентов своей клиники, а у них обстановка куда менее приятная.

С этими словами она осмотрелась по сторонам – то была самая прелестная утренняя гостиная из тех, что она видела. Парадную церемонность вестибюля сменяли яркие полоски обивки и веселые обои в персидских огурцах. Повсюду зеленели растения: аспарагусы с перистыми листьями украшали углы, по обе стороны камина топорщились аспидистры. В комнате имелись два удобных дивана, изящный шезлонг, глубокое сиденье с пышными подушками под окном и множество столиков, на которых были расставлены красивый фарфор и серебро. Перед камином стоял искусно вышитый экран, газовые рожки покрывали стеклянные колпаки с тонкой резьбой. В дальнем углу помещался секретер, а на нем – хрустящая писчая бумага и серебряная чернильница, возле которой лежал богато украшенный нож для бумаги. Все вещи были выбраны за красоту или изысканность, и общее впечатление складывалось самое приятное. Это явно была женская комната.