— Это молодой человек далеко-онько пойдет, — говаривала тетушка всем и каждому, когда заходила речь о Гаврииле Романовиче.

С ней соглашались. Потому что от господина Державина просто веяло талантами и успехом. Кроме того, люди пожилые завсегда имеют лучшую возможность разбираться в людях, а иногда и предвидеть их будущее.

Талантливый человек, как известно, талантлив во всем. По крайней мере, во многом. Несмотря на молодость лет, Гавриил Романович тоже умел кое-что предвидеть, чему, несомненно, способствовал поэтический дар. Поэтому он отклонил лестное предложение княгини Вяземской обратить внимание на Кити Урусову со словами:

— Она пишет, да и я мараю. Эдак мы оба увлечемся, а кто шти варить будет?

Эту фразу нет-нет, да и вспоминали тишком в бомонде, глядя на так и оставшуюся в девицах княжну. Но она не обижалась. Ибо тогда, а особенно теперь, чувствовала в словах первого пиита России сермяжную правду.

А все ж таки далеконько шагнули российские женщины в образованности и правах! Ведь токмо сто лет минуло с тех пор, как император Петр, выражаясь фигурально, выволок русских девок из-за запоров душных теремов, почти силком заставив их отцов образовывать дочек, обучать политесу, языкам и — слыханное ли дело! — вывозить в свет. И началось! Почти весь осьмнадцатый век, в смысле правления государством российским, оказался под бабьей пятой, начиная от лифляндки Марты Скавронской, известной более под именем императрицы Екатерины I, до другой Екатерины — Великой, просвещеннейшей монархини. Но то ладно, особы царствующие, а стало быть, богоизбранные. Дальше — больше. Как говорят в народе: куда люди, туда и Марья крива. И вскоре пришлось достопочтенному господину Макарову, нет, не сенатскому обер-секретарю, а человеку ученому в иных науках, составлять особую главу в словаре российских поэтов, дабы поместить в ней аж более полусотни имен представительниц прекрасного полу, претендующих на звание поэток. Вот они — плоды просвещения! Не дает покоя нашим барышням слава бессмертной смуглолицей вертушки Сафо Скамандронимовны. И это-то в нашем медвежьем углу! А коли так, милости просим на страницы журналов да альманахов, и даже академических словарей, но вот замуж… Никому не нужна супруга, всерьез возомнившая себя поэткой. Это, милостивые государи, и мука, и скука. И вообще — не приведи господь. Стихи, конечно, стихами, но щти-то щтями. И никакого компромисса меж этими воззрениями нетути.

* * *

— А вы предпочитаете, граф, закрыть глаза на очевидное и согласиться с нелепицей, что молодой, здоровый человек умер от несварения желудка? — Княжна Урусова не дала де Местру шанса уклониться от дискуссии. — Вы искренне так полагаете?

На породистом лице графа мелькнула тень досады.

— Я бы тоже хотела узнать ваше мнение, граф, — чуть дрогнувшим голосом поддержала родственницу Александра Петровна Хвостова. — До сих пор не могу поверить в… кончину Петра Александровича.

Отступать было некуда.

— Я бы не стал подвергать решительному сомнению официальную версию сего прискорбного события, — осторожно начал де Местр и на секунду умолк, пристально обведя глазами собравшихся.

В паузу, которую граф несколько театрально затянул, вдруг вклинился нетерпеливый женский голос.

— Судя по вашему тону, господин де Местр, далее должно последовать: «Но…»

Головы присутствующих оборотились в полутемный угол гостиной, где в большом кресле, почти сливаясь с темной обивкой, расположилась дама, так неучтиво перебившая сардинского посланника, с копной буйных черных волос, блестевших, как вороново крыло, и с огромными черными глазами, напоминавшими маслины — Анна Александровна Турчанинова.

— Вы, как всегда, весьма проницательны, — улыбнулся граф, — и нетерпеливы, сударыня. Но у меня действительно есть некоторое недоверие к производимому дознанию касательно скоропостижной смерти генерал-лейтенанта Талызина. Впрочем, что мы можем знать наверняка?

— Было ли это отравление или нечто иное, например, — отозвалась Анна Александровна.

— Иногда мы судим слишком поверхностно и поспешно и зачастую объясняем события так, как нам удобно, не удосуживаясь вникнуть в суть вещей и событий.

— Да что вы все вокруг да около бродите, граф, — возмутилась княжна Урусова. — Если что знаете — говорите.

— Мои предположения не так романтичны, как ваши, Екатерина Семеновна. «Муки совести», «разбитое сердце» — все это из области поэтической. «Перст Божий» — слишком туманно, а я не поклонник мистики или теологии. Посему предлагаю вам на выбор прозаические версии, о которых судачит весь Петербург уже две недели, — де Местр вновь сделал паузу, и присутствующие замерли. — Первая: самоубийство путем отравления.

— Какие глупости! — горячо перебила его мадам Хвостова. — Даже не пытайтесь навязать нам эту нелепицу. Мы все прекрасно знали Петра Александровича. Никогда, слышите, никогда не взял бы он такого греха на душу! И, кроме того, накануне… накануне… — Александра Петровна залилась горячим румянцем и беспомощно оглянулась вокруг.

— Я не далее как вчера вернулась в Петербург, а посему не присутствовала ни при последних днях господина Талызина, ни при его похоронах, — выручила подругу Турчанинова, — но и мне кажется малосостоятельным подобное предположение.

— А мне — так весьма состоятельным, — вполголоса проворчала княжна Урусова.

Гул голосов наполнил гостиную, каждый пытался высказать свое мнение по поводу того, мог или не мог генерал Талызин совершить самоубиение. Наконец Иосиф де Местр поднял руку и громко произнес:

— Дамы и господа! Прошу прощения. Я вовсе не хотел задеть ничьих чувств, но только изложить циркулирующие в обществе разные предположения.

Но графа уже никто не слушал — все спорили друг с другом. Тогда Анна поднялась с кресла и подошла к де Местру.

— Мне кажется, вам не дали договорить, граф, — заявила она. — А мне весьма любопытно услышать ваши рассуждения до конца.

Де Местр внимательно посмотрел на Турчанинову и снова улыбнулся.

— Мне вряд ли нужно произносить что-либо вслух, ведь вы и сами догадываетесь, что я хотел сказать.

— Убийство? — быстро взглянула на него Турчанинова.

— Иногда я вас просто боюсь, милейшая Анна Александровна, — усмехнулся де Местр, — и даже не столько ваших чудесных способностей, сколько прямолинейности характера.

— Как я понимаю, комплиментом здесь и не пахнет, — сморщила носик Турчанинова.

— Здесь пахнет уважением, — посерьезнел граф и очень по-деловому продолжил: — Многое в смерти генерала меня настораживает. Внезапность для всех, в том числе и для близких, отсутствие явных признаков отравления. Я, знаете ли, задал несколько вопросов прислуге. И ничего вразумительного не услышал. Боже милостивый, мне искренне жаль этого блестящего талантливого молодого человека, так много обещавшего в будущем.

— Мне тоже, — задумчиво отозвалась Турчанинова.