– Вы отправлялись на прогулку, ваше высочество? – Андре усилием воли заставил себя вспомнить про этикет.

Чертовы правила приличия! Приходится держать себя в руках, вместо того чтобы просто обнять герцогиню (в знак дружеского участия, разумеется).

Аббат даже не понимал, что обманывает сам себя. Он не уставал твердить сам себе, что ее высочество мадам де Лонгвиль всего лишь прелестная, учтивая и умная девушка, с которой приятно говорить часами. А еще приятнее петь или музицировать. О, да! Для того чтобы чувствовать себя счастливым, достаточно всего лишь прилежно разучивать с нею дуэт на стихи господина Вуатюра или господина Ронсара. Или милую итальянскую песенку, у герцогини отличное произношение, она говорит на итальянском совершенно свободно. Ни к чему не обязывающий флирт…

То, что поездки в Беруар стали для него жизненной необходимостью, Андре упрямо отказывался признавать. Он? Влюблен? Ничуть не бывало! Влюбленность – это что-то совсем другое… Анна-Женевьева так молода, так чиста, ей так не хватает мужского внимания. Даже его вчерашнее поведение все же не выходит за рамки приличий.

В общем, господин де Линь совершенно не понимал, что с ним происходит.

Герцогиня сделала еле заметное движение вперед, и Андре вновь пришлось поддержать ее.

– Какая я неловкая! – прошептала она. – Очень скользко.

На мраморных ступенях прозрачно мерцали только-только начавшие оттаивать льдинки. Вчера была оттепель, а ночью снова подморозило.

– Скользко… – Андре всем телом ощущал, как бешено колотится ее сердце под твердыми планками корсета. – Будьте осторожны, мадам…

– Но ведь вы меня держите… – Бирюзовые глаза вспыхнули на миг, и тотчас же их скрыла завеса ресниц. – Держите меня, шевалье, иначе я упаду…

Это была уже не светская беседа. Оба говорили совсем не то, что хотели бы. Слова не шли с языка.

– Мадам… я…

А в следующую секунду говорить было уже не нужно: герцогиня привстала на цыпочки и, зажмурившись от страха, поцеловала Андре.

Губы мадам де Лонгвиль пахли липовым цветом: Элиза обожала травяные настои и щедро потчевала ими всех гостей.

Сознание Андре помутилось, и все же он невольно отметил, что герцог и вправду непроходимый дурак. Не научить целоваться вот такой ротик? Грех несказанный, когда являешься законным супругом.

Сердце Анны-Женевьевы бешено колотилось. Андре предоставил девушке полное право самостоятельно решать, сколько может длиться это явное нарушение этикета. Смелости герцогини надолго не хватило. Она быстро опустила голову и решительно отняла руки аббата от своей талии.

Теперь требовалось объясниться, но герцогиня попросту сбежала от объяснений.

– Фабьен! Где вы?

Шевалье появился на площадке как раз в тот момент, когда Анна-Женевьева очутилась у подножия лестницы. Андре мысленно охнул от изумления и восторга: какова девчонка! Если их никто не видел, а они были надежно скрыты выступом лестничного марша, то теперь поди докажи, что щеки мадам де Лонгвиль пылают не от быстрого бега вниз по ступенькам, что глаза ее сияют не от опьянения красотой наступившего дня!

– Аббат, вас, кажется, ждала Элиза! – Голос герцогини прозвучал звенящим ручейком. – А мы с шевалье немного прокатимся, да?

Де Ру сдержанно поклонился гостю, Андре ответил на поклон. Через секунду он вновь посмотрел на герцогиню, которая, не оглядываясь в сторону крыльца, наблюдала за тем, как к лужайке перед домом слуга подводит двух гнедых жеребцов.

Молодец, Анна! Решиться на столь дерзкий шаг, а потом вести себя как ни в чем не бывало!

Элиза вышла на верхнюю площадку сама. Она тоже наблюдала за кузиной и ее провожатым.

– Андре, вы ведете себя хуже, чем двадцатилетний мальчишка! – еле сдерживая смех, заявила она. – Что, моя родственница заставила-таки вас потерять голову? И поделом. Хватит мерзнуть здесь. Она не оглянется, не надейтесь. Помните, что она – Конде. И относитесь к этому с должным уважением.

– Я? – Андре с ужасом посмотрел на госпожу де Бланшетт.

– Вы. Вы, милый мой, и никто больше. Пойдемте в дом, у меня к вам серьезный разговор. Они не вернутся раньше чем через два часа… Этого нам, думаю, хватит…

И Элиза потащила совершенно растерявшегося Андре в дом. Но на сей раз она повела гостя не в гостиную, а куда-то наверх, едва ли не под самую крышу.

Комнатка была крошечной. В ней даже почти не было мебели. Пол покрывал старый потертый ковер, пахло пылью. Но Андре почему-то улыбнулся.

– Вы в самом деле намерены посекретничать, мадемуазель Лисичка?

– Не подлизывайся, – ворчливо, но не без удовольствия парировала Элиза. – Ну вот. Присаживайтесь, шевалье, и потолкуем. В углу стоит корзинка, там есть бутылка вина и два бокала. А также еще что-нибудь, что поможет нам скрасить время. И будьте любезны в течение того времени, что мы здесь находимся, называть меня «на ты».

Андре живо нашел корзинку и опять улыбнулся.

– Господи, не думал, что ты такая сентиментальная! Сохранить эту ветошь…

– Я все же женщина, Андре. И никуда от этого не деться. Да, иногда я веду себя по-мужски. При необходимости я могу выпить больше тебя. Я езжу на охоту и стреляю. Порой я кажусь грубой и невоспитанной. Но ты-то знаешь, милый мой… С тобой я могу расслабиться и вспомнить прошлое.

Андре посерьезнел. Прошлое госпожи де Бланшетт некоторым образом касалось его; они были связаны давней не очень приятной историей. Когда-то давно… Сейчас не хотелось об этом размышлять. Горечь ушла, а теплота осталась.

– Тогда почему ты не взяла третий бокал? Думаю, Господь отпустил бы душу Дориана к нам хотя бы на два часа…

Элиза села на ковер и отрицательно покачала головой.

– Нет, Андре. Прошлого не вернешь. Дориан всегда со мной, но он не сможет выпить с нами сейчас… Это мы с тобой живы. И слава Богу! Ты здесь уже много дней, но я только сейчас могу сказать тебе то, что хотела. Я онемела от изумления, когда увидела тебя на пороге. Да еще и в компании моей любезной родственницы. И я рада, что ты вернулся именно сюда.

– Куда бы еще я мог вернуться? Ты же знаешь, что я не менее твоего привязан к прошлому…

Андре вздохнул и тоже опустился на ковер.

– И вот мы снова сидим рядом, в той самой комнате, что так часто дарила нам покой в детстве и юности, – Элиза подняла руку с бокалом. – И я хочу кое-что сказать маленькому Андре. Как старшая. Как сестра. Ты мне доверяешь?

– Кому еще я могу доверять? – Синие глаза затуманились.

– Да, пожалуй, никому. Рядом с тобой сейчас нет ни одного человека, который бы понял тебя. Я понимаю. И, кажется, сейчас понимаю лучше, чем ты сам себя. Ты упорно играешь чужую роль, Андре. Очнись. Это не приведет тебя к добру. Тебе уже не двадцать лет. Мне тоже. В двадцать я стала бы ходить вокруг да около и из жалости, пожалуй, так и не начала бы этот разговор. Сейчас же начну…