– Вы ее упустили, она сейчас за вашими спинами, – прозвучал в наушниках другой голос, и Евсеев узнал Ковача. – Теперь, рядовой Евсеев (звание Ковач выделил голосом), постарайся мне убедительно объяснить, отчего так получилось. Ключевое слово «убедительно».

Евсеев медлил, формулируя причины провала… Кривить душой и что-то выдумывать он не стал, с Ковачем это смертельно опасное занятие.

– Мобили ссут, – выдал наконец несостоявшийся сержант. – Вот и вся причина.

– Подробнее.

– Пока я рядом, еще ничего… Без меня хреново. Ссут. А я не могу быть везде.

– Предложения? – вновь включился Малой.

– Наших сюда надо. По одному на каждую группу. И дубинок еще подогнать, если наделали. В смысле, палок, которые ПРС.

– Палки будут. А люди…

Евсеев не знал, но во время недолгой паузы Малой взглянул на Ковача. Тот покачал головой.

Играли бы они на одной доске – этот ход напрашивался бы. Но досок слишком много.

Двенадцать бойцов старой гвардии – последний резерв. Загнать их под землю недолго, но если вдруг прорежется Черная Мамба? И не радиопередачей, а чем-то более конкретным и опасным? Или выкинет какой фортель Филин, затеявший непонятно что?

– Людей не будет, – закончил Малой. – Справляйся своими силами. Начните снова. Гоняйте ее, не давайте передохнуть. Она с раннего утра не спавшая, не евшая. Задрыхнет, и возьмете тепленькую.

– Я вот что еще подумал…

Ковач, слушавший разговор, сделал страдальческое лицо. Для него «Евсеев» и «подумал» принадлежали к разным понятийным полям. Не пересекающимся.

Он ошибся. Говорят, что раз в год и палка стреляет, – это преувеличение, но Евсеев, как оказалось, сумел-таки выдать толковую мысль.

– Фонари у нас хреновые. Луч слабый, ни колодец до дна просветить, ни тупик до конца. А мобили ссут туда под скальпель… Хорошие фонари нужны, как фара.

И тут Малой протупил. Имел неосторожность вслух признать, что предложение дельное. Евсеев возгордился, поднапрягся и выдал новую идею: отрубить весь свет в техсекторах, всю аварийку и искать с тепловизорами.

Ковач престал вслушиваться. Понятия «мобиль» и «тепловизор» у него тоже никак не коррелировали. Свершилось, палка выстрелила, в ближайший год новых выстрелов можно не ждать.

– Мне нравится твоя подружка, – сказал Ковач, когда Евсеев отключился. – Реально нравится. Как думаешь, если бы она во главе мобилей ловила Евсеева, сколько б тот продержался?

– Женись, дядь Валера, если нравится, – мрачный тон Малого никак не соответствовал словам.

– Я-то думал, что у нее есть жених…

– Шприц Рымаря ей жених, – сказал Малой еще более мрачно, и Ковач перестал развивать тему.

Ход слоном не оправдал надежд… И что теперь? Вводить в дело ферзя? Или пожертвовать пару пешек?

Ферзем он без лишней скромности считал себя.

– Никончук? – связался он с дежурным, приняв решение. – Сколько у тебя мобилей свободных?.. Понял… Подгони всех и тех, что я присылал. Сам выберу двоих. И вот еще, сделай копию с плана уровня, только техсектора. Масштаб уменьши.

Он снова стоял перед строем. Теперь колебаний не было. Точнее, были, но иного плана.

– Ты! – выбрал он наобум, мобиль шагнул из строя, назвал имя.

Второго выбирал чуть дольше… Ага, вот этот подойдет, пожалуй.

– И ты. – Новый шаг вперед, новое имя. – Слушайте задачу. Двинетесь по техсекторам отдельным маршрутом. Независимо от Евсеева и ему не подчиняясь, я его предупрежу. Подчищая за его орлами, осматривая труднодоступные места. Снаряжение получите другое, новое. Через двадцать минут получите, у дежурного. И у него же возьмете план уровня с нанесенным маршрутом. Выполняйте. Отставить! Дай-ка кепи…

– Чего? – удивился мобиль, страдавший гайморитом, судя по голосу.

– Фу-у-у-у-х… Дай мне тот матерчатый предмет расцветки «цифра», что ты носишь на другом предмете, круглом, который ты зовешь головой.

– Предмет чего?

Ковач шагнул вперед и сам снял кепи с головы мобиля.

…Через двадцать минут двойка с особым заданием отправилась его выполнять.

«Если все выполнят как надо, – думал Ковач, второй раз за сегодня шагая к радистам. – Если… то комбинация получится изящная, и вся суета пешек на минус четвертом потеряет смысл. А ферзь в одиночку нанесет короткий разящий удар. Но тут многое зависит от самой беглянки. Когда шахматист жертвует пешку или фигуру, он тоже попадает в зависимость от соперника: жертву могут принять, а могут и нет».

* * *

Подземному хозяйству кровососов – прогнившему и ветхому – неслабо досталось от взрыва боеприпасов (она остановилась на версии покойного Груздя за неимением другой). Разрыв трубы, пособивший ей с лечением, оказался далеко не единственным.

Один раз натолкнулась на струю воды, бившую из разорванной тонкой трубы, вертикально протянувшейся вдоль стены. Трещина там была невелика, но напор хороший, в коридоре собралась приличная лужа. Лиза решила напиться (про запас, так-то не очень хотелось), но не смогла сделать даже глоток – вода оказалась не питьевая, смешанная с какой-то химической гадостью.

Она вообще заметила, что поговорка «где тонко, там и рвется» применима не только к ниткам. К железным трубам тоже. Она встретила еще три разрыва, пускавшие фонтаны в коридор, а потом еще, и еще, и все трубы были такие же, чуть толще ее большого пальца. Другие, приличной толщины, стояли целые и фонтанов не пускали.

(Если бы она встретила в своих блужданиях капитана Сидоренко, среди прочего отвечавшего за сантехнику Базы, и не пустила бы сразу в ход скальпель, капитан мог бы Лизе объяснить, отчего так происходит: водопроводных труб на полдюйма у них нет вообще. Изначально их не было на Базе. А нужда в них была, когда подводили воду на уровни, водопроводом не обеспеченные, и пришлось выкручиваться и демонтировать ограждения и обрешетку главной шахты, и ставить вместо нормальных труб это тонкостенное дерьмо, на трубы лишь похожее, и эти псевдотрубы и так-то часто дают течи, а сегодня, когда на минус третьем перекрыли магистраль и давление скакнуло, лжетрубы полопались повсеместно, устроив на всех уровнях сплошной Петергоф. Потому что не трубы. А детали обрешетки и ограждений.)

Потом она вышла к месту другой аварии, та была гораздо серьезнее, и труба не чета прежним – толстая, как ствол дерева, и воды вылилось столько, что еще на дальнем подходе стало по щиколотку.

У трубы возились мобили, полдесятка, латали разрыв, уже почти залатали – наложили здоровенную заплату и сейчас притягивали ее хомутами, текло все слабее и слабее…

Сердце у Лизы екнуло. Неужто опять повезло, фарт к фарту? Одолеть пятерых не по силам, но мобили работали мокрые и почти голые, в одних трусах. Значит, где-то рядом (или в отдалении, на возвышенном месте?) их шмотье и обувь. Она начала подкрадываться, стараясь не плескать водой под ногами и чувствуя, как взбудораженно колотится сердце.