– Интере-е-есно! – протянула Касатонова с вульгаринкой в голосе, и, наверно, эта вот ее интонация остановила Цокоцкого на пороге. Он оглянулся удивленно – да та ли это изысканная дама, которую он знал до сих пор?

– Садитесь, Леонид Валентинович, – обрел наконец властность Убахтин.

И Цокоцкому ничего не оставалось, как сесть на свой еще не остывший стул. Он нервно достал сигарету, вздрагивающие пальцы не подчинялись ему, и Касатонова даже вынуждена была взять зажигалку из его рук, сама щелкнула и поднесла огонек к пляшущей в губах Цокоцкого сигарете.

Потом, не выпуская зажигалку из рук, прошла к двери, повернула ключ и, вынув его, отнесла Убахтину.

– Спрячьте, – сказала она будничным голосом.

– Хорошо, – кивнул следователь, не совсем соображая, что происходит, но тем не менее послушно положил ключ в ящик стола.

– Зажигалку, пожалуйста, – Цокоцкий попросил вернуть ценную для него вещь.

– Чуть попозже, – сказала Касатонова невозмутимо. – Чуть попозже, Леонид Валентинович.

Дальнейшие действия Касатоновой происходили при полном молчании. Она раскрыла свою сумочку и вынула оттуда пачку фотографий. Еще не увидев ни одной из них, Цокоцкий закрыл глаза, обреченно закрыл, все сразу поняв и, кажется, смирившись.

Подойдя к следовательскому столу, Касатонова разложила фотографии в ряд и на одну из них поставила зажигалку Цокоцкого.

– Леонид Валентинович, подойдите, пожалуйста, к столу, – сказала она.

– Мне и отсюда все хорошо видно.

– Пусть так. Юрий Михайлович, – повернулась она к следователю, – прошу обратить внимание... Вот снимок, сделанный в квартире Балмасова до того, как пришел ваш фотограф. Как видите, на столе стоит зажигалка. Вот эта зажигалка. Прошу сравнить. Сличайте, Юрий Михайлович, сличайте!

– Да, это она, – кивнул Убахтин. – И что из этого следует?

– А на снимке, который сделал ваш фотограф, зажигалки на столе уже нет.

– Куда же она делась?

– К тому времени она уже была в кармане присутствующего здесь Леонида Валентиновича. Он ее спер.

– Это моя зажигалка, и об этом знает вся фабрика!

– Как же она оказалась в квартире убитого?

– Когда я вместе со всеми вошел в квартиру и увидел мертвого Балмасова... я закурил, это, в общем-то, понятно... И механически положил ее на стол. Где вы ее и сфотографировали.

– Ничего подобного! – звонким от волнения голосом сказала Касатонова. – Я первой вошла в квартиру. Вы к тому времени еще толклись со своим чемоданом на площадке. Мы вошли с Гордюхиным. Он подтвердит. Да, вы рванулись было перед нами, но Гордюхин вас остановил. Мы в квартиру вошли с Гордюхиным. Вдвоем. Он взял мой фотоаппарат и начал щелкать направо и налево. Все эти снимки сделаны до того, как в квартире появился кто-либо другой, кроме меня и Гордюхина. На полу лежал Балмасов, на столе стояла ваша зажигалка. Потом вы как-то изловчились и все-таки ее смахнули.

– Так, – протянул Убахтин. – Леонид Валентинович, как это понимать?

– Да никак! Чепуха это все! Говорить не о чем!

– Но вот на снимке ваша зажигалка... А теперь она у вас в руках... Была пять минут назад, – уточнил Убахтин.

– Чушь это все!

– Продолжим! – звонко воскликнула Касатонова. – Юрий Михайлович, открывайте первый протокол осмотра места происшествия! Открыли? Найдите список телефонов, записанных на автоответчике! Нашли? Когда прозвучал последний звонок Балмасову?

– Около двенадцати ночи... Звонили из автомата.

– А что вам сказал Леонид Валентинович в то утро? Он сказал, что утром из аэропорта несколько раз звонил Балмасову, поскольку они должны были вместе лететь. Где же в этом списке утренние звонки Леонида Валентиновича из аэропорта? Их нет. Значит, из аэропорта он рванул к нему на квартиру, заранее зная, что трубку никто не поднимет. Он уже знал, что Балмасов мертв. Я не уверена, что он вообще был в аэропорту. Зачем ему туда ехать? Ведь он знал, что Балмасов наверняка не сможет вылететь в Вологду этим утром.

– Ну звонил, ну не звонил! – сорвался Цокоцкий. – Что это доказывает?!

– Знаете, Леонид Валентинович, – медленно проговорил Убахтин, – кое-что доказывает. Как это ни прискорбно для вас.

– Я был в полном шоке от увиденного! Я ничего не соображал в то утро! Да, наверно, я мог сказать какие-то случайные слова, мог! Ну и что?!

– Продолжим! – Касатонова оборвала пререкания Цокоцкого и Убахтина. – Вы сказали, Леонид Валентинович, что на строительной люльке поднимались к окну балмасовской квартиры и видели на полу распростертый труп хозяина.

– Может быть, я так и сказал!

– Нет, Леонид Валентинович! Наверняка так сказали. Ведь только после этого вы позвонили в милицию и сделали заявление – труп в квартире! Это ваше заявление в журнале дежурного. Иначе как бы там, в квартире, оказался Гордюхин, как бы там я оказалась, почему туда приехал Юрий Михайлович? Все это произошло после вашего заявления! Разве нет? Ведь вы всех на ноги подняли! Или кто-то другой? До какого-то времени вы еще совершали вполне здравые поступки – договорились с водителем, заплатили ему пятьдесят рублей, он поднял вас на высоту третьего этажа, вы заглянули в окно и увидели балмасовский труп. И после этого позвонили в милицию. Я правильно изложила порядок ваших действий в то утро?

– Мне трудно сейчас об этом говорить.

– Говорить вам будет все труднее, – заверила Касатонова. – Юрий Михайлович, посмотрите на этот снимок... Он сделан до прихода вашего фотографа, когда мы с Гордюхиным не успели прикоснуться ни к чему! Николай Степанович запретил мне притрагиваться даже к выключателю! И продолжал щелкать. Смотрите – шторы задернуты так плотно, что между ними лишь маленькая щелка, да и она забрана гардиной в несколько слоев. Представляете? Когда шторы задергивали, гардина оказалась сжатой. Если бы между шторами осталась малейшая щель, она бы светилась на снимке! Потому что на улице уже было солнце, а в комнате темнота.

– Да, щель бы светилась, – неуверенно проговорил Убахтин. – Если бы она была...

– Но ее не было!

– Вынужден согласиться – щели между шторами не было. Иначе она бы светилась... на снимке, – продолжал бормотать Убахтин.

– Но в таком случае – как Леонид Валентинович, присутствующий здесь, мог увидеть труп Балмасова сквозь плотные шторы, сквозь сжатую гардину в затемненной комнате?!

– Действительно, Леонид Валентинович! Как?

– Вы лучше ответьте на другой вопрос, – Цокоцкий вскинул голову. – Имеют ли эти фотки хоть какую-нибудь юридическую силу? Могут ли быть доказательством фотки, отщелканные какой-то домохозяйкой? И на их основании предъявлять обвинение в убийстве?!

– Позвольте, – протянул Убахтин, почувствовав, что задет, что о нем и о его ведомстве сказано нечто оскорбительное. – Снимки эти сделаны участковым Гордюхиным Николаем Степановичем, которого я искренне уважаю за добросовестность и высокий профессионализм! – Когда Убахтин чувствовал себя задетым, он, сам того не замечая, переходил на высокий стиль, уже одним этим ставя обидчика на место.