Очень нравилось сочинителям то, что Петр Алексеевич во все старался вникнуть сам, все хотел попробовать лично. Трудно судить, каким он был кузнецом, артиллеристом, плотником и шкипером, хоть уверяют, что всеми этими профессиями он владел. Точно известно, что был он хорошим токарем — ему нравилось точить детали, и в такие минуты он добрел, смягчался нравом, а потому хитрые придворные старались подсунуть ему на подпись самые рискованные бумаги или сделать неприятный доклад именно в личной государевой токарной мастерской.

Судя по сохранившейся обширной коллекции трофеев, царь выучился драть зубы. Он вообще очень интересовался медициной, обожал ходить в анатомический театр амстердамской Палаты мер и весов — на вскрытие трупов тогда публика валила валом, это зрелище было модным. Среди врачей и ученых аптекарей у него завелись обширные знакомства, и, возможно, из самого Петра мог бы выйти отличный медик — да вот не сложилось, пришлось царствовать.

Но все занятия, которыми увлекался царь Петр, освоенные им навыки десятка ремесел были далеко не главными умениями для самодержавного государя, правившего огромной страной. А вот в чем у Петра Алексеевича совершенно не заметно таланта, так это по части финансов и предпринимательства. С первых же шагов в Европе он столкнулся с ловкими бизнесменами, которые легко обводили русского государя вокруг пальца. Перечить ему никто не смел, а потому царь, лично заключая контракты, наделал массу ошибок. Европейские банкиры считали его ненадежным заемщиком и часто отказывали в ссудах, а потому приходилось обращаться к посредникам, соглашаясь на огромные проценты. Торговые монополии по неопытности были им розданы на крайне невыгодных условиях. Несмотря на уверения в дружбе, к себе торговать русских европейцы не пускали, предпочитая скупать задешево товары в России и вывозить на рынки самим. Тягаться с европейскими коммерсантами у русского купечество не хватало ни силенок, ни навыков.

В этом смысле показателен пример сотрудничества русской казны и представителей гамбургского семейства Поппе. Глава семьи Ганс Маттиас Поппе с 1682 года жил в Немецкой слободе, закупая икру, лососину и сырье для медикаментов. В частности, он один из первых увидел выгоду от торговли ревенем, который добывали в Сибири в больших количествах, но, не зная о ценных лечебных свойствах растения, продавали задешево. Герр Поппе предложил русской казне 30 тысяч рублей за монополию и, вывозя весь русский ревень морем в Гамбург, оттуда отправлял его в Голландию, где peaлизовывал по восьми рейхсталеров за фунт. Когда спохватившийся царь Петр велел русским купцам самим везти ревень в Голландию, на тамошней бирже их товар бойкотировали, давая за него смешную цену; организатором этого бойкота было семейство Поппе. Но, погубив казенное предприятие, оно тем не менее осталось в чести у царя; Поппе, братья Франц и Ганс, вели дела русской короны с европейскими банкирами, финансировали русскую армию во время ее заграничных походов, посылали содержание пленным, через них шло финансирование дипломатических миссий. Из Европы торговый дом Поппе завозил в Россию сукно для армии, седла и сбрую для кавалерии, изделия из меди, готовые лекарства. В коммерческих вопросах Поппе были так ловки и оборотисты, что прежде всего им от Петра давались особенные задания. В частности, именно Поппе стояли у основания российского виноделия, которое, по приказу царя, было заведено в районе станицы Цимлянской на Дону. Сам ли Петр сообразил, или кто-то из иностранных советников подсказал ему, теперь это уже не важно — главное, что возле Цимлянской был высмотрен треугольник земли, самой природой созданный для виноградарства. По высочайшему приказу Ганс Поппе в Рейнской области закупил саженцы винограда, завербовал крестьян-виноградарей и мастеров-виноделов, произвел все закупки орудий, посуды и материалов. Через гамбургский порт все необходимое для производства вина было отправлено в Россию и доставлено в низовья Дона.

Среди прочих специалистов Петр настойчиво звал на службу шотландского финансиста Джона Лоу, который придумал замечательную штуку — вести расчеты не в наличных деньгах, а в условных бумажных банковских обязательствах. Своими экспериментами в этой области он обрушил финансовую систему Французского королевства, погорев на необеспеченных банкнотах и акциях. К счастью для России, Лоу не соблазнился генеральским чином в русской службе и всеми выгодами, которые ему сулили на переговорах эмиссары царя. И без хитроумного шотландца было кому запустить руки в казну, которую при Петре грабили все кому не лень.

Менеджер из Петра Алексеевича получился не лучше финансиста — его неоднократно подводило неумение разбираться в людях, из-за чего создать управленческую систему, способную функционировать достаточно эффективно, ему так и не удалось. Назначенные им воеводы могли всерьез запрашивать Сенат: «Сего 20 мая, на память мученика Фалалия, волей Божией половина города выгорела дотла с обывательскими пожитками вместе, а из оставшейся целой половины города ползут тараканы в поле, и видно по сему, что быть и на эту половину гневу Божию, и на долго ль, коротко ль, и той половине гореть, что от старых людей примечено. Того ради Правительствующему Сенату представляю: не благоугодно ли будет градожителям свои пожитки выбрать, а оставшуюся половину города запалить, дабы не загорелся город не вовремя, и пожитки все не погорели бы». Приходилось разъяснять радетелю о государевом благе: «Велеть обывателям строиться, а тебе воевода впредь не врать и другой половины города не зажигать, да тараканам и старым людям не верить, а ждать воли Божией».

Впрочем, сам государь недалеко ушел от заботливого воеводы, оставив после себя целый ряд анекдотов. Скажем, по его велению в русских судах не рассматривались свидетельства рыжих — «понеже рыжим веры нет». Или вот еще мнение государя о субординации: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен вид иметь лихой и слегка придурковатый».

Лезть во все дела самому Петру приходилось не от хорошей жизни, но намного ли могло хватить одного, пусть самого большого и грозного, начальника? До всех ли могла достать его дубинка? Наконец, всегда ли благотворно было его вмешательство в дела? Наиболее явственно изъяны и слабые стороны системы русского управления проявились осенью 1700 года под Нарвой, где все «тонкие места» прорвались разом.

Не избежав лукаво-ласковых сетей деятелей европейской политики, в том же 1699 году, когда подданным русского царя было приказано курить и бриться, Петр Алексеевич заключил тайный пакт с королями Дании и Польши, готовившимися объявить войну Швеции.

Эта война, вошедшая в анналы мировой истории под названием «Северная», началась в феврале 1700 года. В нее русский царь Петр вступил, уже имея опыт двух военных походов, совершенных в низовья Дона, увенчавшихся в 1696 году взятием сильной турецкой крепости Азов, открывавшей выход в Черное море. Но под Азов ходила рать, в которой многое еще оставалось от прежнего русского войска, а в 1700 году в поход выступила армия, скомплектованная по европейскому образцу, под командованием в основном офицеров-иностранцев. Имелось и еще одно весьма немаловажное отличие от прежних походов — рядом с Петром уже не было двух его главных военных советников: в начале марта 1699 года скончался Франц Лефорт, а в декабре того же года умер Патрик Гордон. Еще прежде их, в 1694 году, умер старый наставник Петра, боевой генерал и дипломат Павел Менезий, и таким образом вокруг царя не осталось офицеров-иноземцев, которых можно было бы назвать «друзьями, проверенными временем». Однако, окрыленный первыми победами, Петр Алексеевич не сомневался в грядущем успехе, а главное — он не видел в короле Карле достаточно сильного противника. И не один он думал так о шведском монархе, который совсем недавно, в 1697 году, пятнадцатилетним юношей вступил на престол.