Аккредитованные при шведском дворе дипломатические агенты исправно доносили своим правителям о шумных забавах и дерзких выходках шведского короля. Они отмечали склонность юного монарха рядиться в пышные костюмы и устраивать роскошные охоты. Непременно упоминали о его странных фантазиях, позволявших усомниться в душевном здоровье. Молодой человек уже вошел в тот возраст, когда начинают задумываться о женитьбе, а он все еще по-детски грезил рыцарскими подвигами, и не только грезил — Карл наяву старался во всем походить на пращуров. Он возродил обычай охоты на лесного зверя с холодным оружием и сам ходил на медведя в одиночку, вооруженный лишь рогатиной, ножом да боевой дубиной, как некогда охотились легендарные конунги, от которых Карл производил линию своего рода. В чем-то Карл был странно схож с Петром — тот из кожи вон лез, чтобы обратить русских в немцев и голландцев, а Карл спал и видел, как бы вернуть шведам славу викингов, от одного имени которых дрожали Европа, Сицилия и Северная Африка.

Наблюдавшим это странное и во многом безалаберное правление тогда казалось, что мальчишка-король не сегодня-завтра свернет себе шею в одном из опасных предприятий, которые он то и дело затевает, но если даже каким-либо чудом уцелеет, то все равно не сможет толком править. Вернувшись к родным пенатам, побывавшие в Швеции посланники в устных отчетах высказывали то, что не решались доверить бумаге, уверяя своих государей и шефов внешней политики: «Король Карл слишком молод, необразован и мечтателен. Он мыслями витает в неких дальних краях, населенных героями прошлого, рыцарями и драконами. Такой государь не сможет организовать оборону метрополии, не говоря уже о заморских землях шведской короны».

Эти доклады вводили в изрядный соблазн правителей соседних со Шведским королевством стран, которые имели тайные претензии на сопредельные земли, некогда отвоеванные у них шведами и унаследованные Карлом по праву рождения. Многим политикам казалось глупостью не воспользоваться моментом, когда великой страной правит столь ничтожный государь, в голове у которого одни только пиры, забавы, скачки да еще грезы о былых временах…

Как оказалось, самоуверенные дипломаты и политики просмотрели в необычном короле очень многое. Когда в 1699 году войска Польши, Дании и России в разных местах атаковали шведские владения на европейском континенте, Карл повел себя вполне по-взрослому. На борт боевого корабля, отправлявшегося к датским берегам, король взошел, одетый как солдат, отправляющийся в поход. В тот момент, когда по его команде поднимали якоря, Карл демонстративно сорвал со своей головы пышный парик и бросил за борт — это был знак того, что с прежними забавами покончено навсегда.

Первой жертвой его военного таланта стали датчане: Карл высадил армию возле Копенгагена и сам шел с первой волной атакующих, по грудь в холодной воде под пулями и картечью противника. Опрокинув оборону лобовым ударом морского десанта, король приказал устроить недалеко от столицы неприятеля укрепленный лагерь, а потом приказал своему военно-морскому флоту атаковать датскую столицу. После ожесточенной артиллерийской бомбардировки датский король Фредерик IV запросил мира, обязуясь прекратить боевые действия в Гольштейн-Готторпском герцогстве, вторжение в которое и стало причиной объявления войны. Добившись своего от одного противника, Карл немедленно принялся за других.

Следующим под удар шведской военной мощи попал польский король Август II Саксонский, который занял польский престол, посулив сейму взять у шведов Ригу и отвоевать прибалтийские земли. Обложив Ригу плотной осадой, он приказал обстреливать город, но затем неожиданно увел войска от города. Объяснение его странного поведения есть у шведского мемуариста. Будто бы в лагерь к Августу прибыли представители английских и голландских коммерческих фирм, которые стали сетовать, что до осады с рижских складов не успели вывезти ценные товары; теперь этим товарам грозила гибель от бомбардировок тяжелой осадной артиллерии, а в случае взятия города — от бесчинств мародеров. Чтобы избежать этого, господа негоцианты, скинувшись, собрали 100 тысяч ефимков, которые с радостью готовы были поднести королевскому величеству при условии, что ему угодно будет отложить взятие Риги до весны, когда товары уйдут со складов к покупателям. Король вошел в тяжелое положение купечества и, чтобы не подрывать европейскую торговлю, деньги соизволил принять.

В это же время русская армия под руководством царя Петра I вторглась в Ингерманландию и осадила шведскую пограничную крепость Нарва. Шансы на успех у русских были весьма велики: большая часть нарвского гарнизона ушла на выручку Риги, а в распоряжении Петра было сорок тысяч солдат и мощная артиллерия, по иронии судьбы составленная из пушек шведского производства.

Часть орудий, с которыми Петр осаждал Нарву, подарил русским шведский король Карл XI перед походом на Азов, а остальные были куплены в Швеции незадолго до войны, уже при Карле XII. В этом шведскому монарху виделось особенное коварство — он разрешил продать пушки, считая короля Петра своим союзником, а тот из этих орудий палил теперь по Нарве, где с трудом держался гарнизон в полторы тысячи штыков, подкрепленный четырьмя сотнями вооруженных нарвских обывателей.

Избавившись от забот по деблокаде Риги, Карл получил возможность целиком переключиться на Нарву и, перекинув морем 5 тысяч пехоты, 3 тысячи конницы и 37 пушек, высадился у Пярну. Туда же по его приказу стали стягиваться другие шведские отряды.

Узнав о высадке шведов, государь Петр Алексеевич, несмотря на значительное численное превосходство своей армии, все же решил привести из Новгорода подкрепления, а главное, доставить оттуда пороховой обоз — тот порох, что был в лагере под Нарвой, основательно подпортила осенняя сырость. Так как сделать все нужно было быстро, в Новгород царь решил ехать сам, справедливо полагая, что при его участии дело пойдет живее. Отъезжая, Петр назначил главнокомандующим герцога де Круа, приехавшего в Новгород из Польши с поручениями от короля Августа. Это была большая ошибка.

Подданный французской короны Карл де Круа получил свой титул от французского монарха Генриха IV. Генеральских чинов он достиг, служа под знаменами датского короля и императора Священной Римской империи. Петр Алексеевич познакомился с ним во время своего пребывания в Амстердаме и был очарован его военной опытностью и житейской бывалостью. Тогда же он пригласил де Круа на русскую службу, но прагматичный герцог предпочел саксонский контракт. Судьба, однако, распорядилась так, что в августе 1700 года он все-таки оказался в стане русской армии и весьма неожиданно получил предложение стать главнокомандующим.

Де Круа был опытный и храбрый вояка, но он совершенно не понимал по-русски и мало знал войско, которым ему было поручено командовать. И это было еще полбеды! Главной проблемой Карла де Круа был хронический алкоголизм — его высочество даже по российским меркам слишком усердно «закладывал за воротник». Все дела, каковые требовали его распоряжений, надо было успевать обделывать до обеда, ибо позже он чаще всего пребывал «ни к какому делу бысть употреблен неспособен».

Перед отъездом в Новгород царь Петр подписал ряд приказов, утверждавших единоначалие де Круа и обязывавших русских офицеров ему подчиниться. Оставленная царем инструкция гласила: «Все генералы, офицеры, даже и до солдата, имеют в небытии его царского величества быть под герцога де Круа командой во всем, яко самому его царскому величеству, под тем же артикулом». Однако, даже несмотря на прямые распоряжения царя, этот внезапно появившийся в лагере человек не имел среди подчиненных ему офицеров никакого авторитета, что вылилось в открытую распрю между ними, едва только Петр отбыл из осадного лагеря. Занятый сведением личных счетов, командный состав осадной армии мало-помалу перестал контролировать происходящее.