class="sup">{269}. Федор Алексеевич не помешал Иоакиму издать патриарший указ, запрещающий чиновникам требовать от священнослужителей нарушения тайны исповеди, но Иоаким должен был своим указом запретить всему духовенству изготовлять вино и обязать духовных лиц покупать его в казенных учреждениях. Характерна формула последнего распоряжения: «патриарх… слушав великого государя указа… указал» (№ 862).

В таком остром вопросе, как церковные имущества, Федор Алексеевич, не без некоторых колебаний, придерживался буквы закона. Хотя по традиции государь утверждал жалованные грамоты, данные до Уложения 1649 года{270}, в том числе некоторые тарханные (закрепляющие иммунитет церковных владений){271}, он подтвердил вместе с боярами указ от 1 марта 1672 года об отмене тарханных грамот (№ 699, 9 августа 1677 года). 9 сентября 1677 года боярским приговором был подкреплен запрет большинству монастырей приобретать земли в Диком поле, несмотря на нужду в его освоении (№ 705).

Федор Алексеевич специально дважды запрещал сибирским архиереям и монастырям покупать, брать на оброк, принимать по вкладам или в залог деревни, земли и угодья{272}. Защита интересов казны простиралась в данном случае до мелочей. Например, 30 августа 1678 года, и так рассердившись на невыполнение сибирским духовенством запрета на приобретение земель, царь велел не давать духовным лицам ямских подвод на Сибирской дороге — а то-де их чиновникам не хватает{273}.

В делах, относящихся к его ведению, Федор Алексеевич бывал непреклонен и в большом, и в малом. Так, при экстренных денежных сборах все церковное имущество неизменно облагалось без изъятия в большем размере, чем государственное, дворцовое и частновладельческое. Патриарх Иоаким был известен симпатией к Нарышкиным и царевичу их крови Петру. Федор Алексеевич тоже любил своих братьев, имена которых уже довольно давно писались в грамотах вместе с царским именем. Однако после воцарения он запретил даже тосты за царевичей у стола самодержца и издал специальный указ о неписании их имен в грамотах и челобитных{274}. Такое воспоминание родового начала не соответствовало его представлению о самодержавии.

Вопреки грекофилии Иоакима, Федор Алексеевич разнообразными способами проявлял свое неблаговоление к грекам. И наоборот — вопреки яростному сопротивлению патриарха простер свою поддержку просвещению до открытия бесцензурной Верхней типографии, училища Медведева и утверждения «Привилегии» Академии. Впрочем, не благоволя к современному греческому духовенству, являющемуся на Русь за милостыней, Федор Алексеевич не забывал о византийской традиции, к которой обращался еще в чине своего венчания. В росписи новых государственных чинов (против которой выступил Иоаким) первый боярин как глава Расправной золотой палаты был уподоблен византийскому «доместику фем», дворовый воевода — «севастократору» и т. п.

Византийская традиция, при разделении функций светской и духовной власти, подразумевала безусловное первенство самодержца, защитника, гаранта и расширителя благочестия. Эти свои функции Федор Алексеевич принимал безусловно. На тяжелых переговорах о мире с Речью Посполитой, когда поляки грозили войной, а под Чигирином шли решающие сражения, он отказался даже говорить с ними, если не будет снята с обсуждения статья о допущении в России католического богослужения. Федор Алексеевич соглашался обсуждать судьбу Клева, Смоленска и других земель, но о вере «царь сказал, чтоб и помину не было!»{275}.

В деле просвещения святым крещением российских подданных все цари были более или менее изобретательны, однако Федор Алексеевич отличился особо. 21 мая 1680 года государь именным указом излил милости на мурз и татар, познавших истинную веру греческого закона: 1) похвалил; 2) «велел их писать княжьим именем»; 3) пожаловал в стольники (как детей аристократов!); 4) дал поместные и денежные оклады; 5) простил провинности, вплоть до дезертирства; 6) освободил от военной службы на три года (№ 823).

Результат превзошел все ожидания. 15 февраля 1681 года ядринский воевода доносил, что татары, мордва «и иных вер иноверцы многие» столь дружно познают истинную веру, что не хватает казны на традиционное денежное пожалование новокрещеным. Федор Алексеевич повелел в сем случае давать служилым людям льготу в службах, а ясачным — в податях на шесть лет. Эту меру пришлось применять и специальному порученцу, крестившему в 1681–1682 годах селенгинских, баргузинских, иркутских, нерчинских, илимских и братских иноверцев{276}.

Начало массовой христианизации господствующего слоя объединенных под крылами двуглавого орла народов побудило государя принять особые меры к упорствующим в иноверии. 16 мая 1681 года царь указал и бояре приговорили запретить басурманам владеть христианскими душами. «Ведомо ему великому государю учинилось, — гласил указ, — (что) мурзы и татары в поместьях своих и в вотчинах крестьянам чинят многие налоги и обиды, и принуждают их к своей басурманской вере, и чинят осквернение». Крепостным христианам повелевалось отныне не повиноваться иноверным хозяевам, а подати платить на государя.

Указ убивал двух зайцев сразу. Например, служилых мурз и татар, закоренелых в басурманстве, обещано было испомещать на мордовских землях. Но мордве объявлялось, что, крестившись, они освободятся от такой опасности и будут иметь налоговые льготы на шесть лет. Наконец, крестившимся мурзам и татарам всякого пола и возраста помимо поместий обещалось определенное денежное жалованье (№ 867). 24 мая того же года Федор Алексеевич усугубил искушение, повелев поместья и вотчины некрещеных отдавать их крещеным родственникам, причем некрещеных держать на постоялых дворах в Угличе, а кормить за счет крещеных. Тем, кто, не выдержав семейного нажима, «захотят сами в святую православную христианскую веру», велено было возвращать все владения (№ 870).

Эта своеобразная миссионерская деятельность оказалась столь эффективной, что к некрещеному меньшинству можно было принять действительно жесткие меры. Зимой 1682 года упорствующим в иноверии курмышским помещикам-татарам велено было объявить, что не успевшие принять крещение до 25 февраля никогда не получат назад своих поместий, отданных принявшим православие. Неизвестно, остался ли кто из феодалов-инородцев в басурманстве{277}, но российское дворянство пополнилось изряднейшим количеством родов восточного происхождения.

Церковь для великой державы

Еще В. Н. Татищев справедливо заметил, что недостаток священников, особенно владеющих местными языками, и некоторые другие обстоятельства делали массовое крещение само по себе малополезным. Но наряду с описанными мерами Федор Алексеевич задумал осуществить обширную церковную реформу, призванную закрепить и углубить первоначальные успехи. Солью ее было более чем четырехкратное увеличение числа архиерейских кафедр и придание новой системе епархий иерархического строения в духе готовившейся одновременно реформы государственных чинов. Огромная Российская держава, протянувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана и от моря Белого до Каспийского, имела почти такую же церковную иерархию, как старое Московское царство. Страна настоятельно требовала нового церковного управления, соответствующего ее новым масштабам. Архиереи отказывались верить, а царь настаивал, что сохранение и умножение православия прямо зависят от обновления высшей духовной власти.

В самом деле, так называемые никонианские реформы проводились сверху, силами высшего духовенства (об руку со