интересовали епископы для Даурского, Нерчинского и Албазинского острогов: им грозила беда. Еще 27 января он двинул Казанский полк (армию) в Симбирск под командой боярина П. В. Большого-Шереметева. 29 января «сказано по указу великого государя строить города в Дауры, и в Селегинский, и в Болбожинский, и Сибирским полком на китайцев думному дворянину Кириллу Осиповичу Хлопову, а с ним велено быть всем Сибирской земли городов всяким служивым людям конным и пехоте». Царь не собирался позорно отдавать Амур, как сделали его преемники; он желал иметь там твердое государственное присутствие, невозможное, когда «в тех дальних местах христианская вера не расширяется». Кстати, он вспомнил и о других землях, остающихся в церковном забросе. «Прибавить архиереев» требовалось в Путивле, Севске, Галиче, Костроме «и в иных многих местах», доселе как будто отданных в распоряжение староверов.

Любопытно, что Федор Алексеевич общался с патриархом письменно, хотя лично встречался с Иоакимом и членами освященного собора 19 января (на пиру после приема крымских послов), при наречении своей невесты 12 февраля, на «действе Страшного суда» 19 февраля, на приеме 21-го, «у стола» 23-го и на именинах царевны Евдокии 26 февраля. При этом царь упорно добивался назначения одного архиерея за другим. 12 марта первым архиепископом Вятским и Великопермским стал Иона, а Великоустюжским и Тотемским — Геласий (монах из-под Новгорода). За поставлением по указу государя следили боярин князь Ю. С. Урусов, думный дворянин И. П. Кондырев (известный воин) и посольский думный дьяк Е. И. Украинцев. 19 марта первым архиепископом Холмогорским и Важским стал Афанасий (знаменитый книжник). При поставлении присутствовал боярин князь И. Б. Троекуров с товарищами. 24 марта игумен Галичского Городецкого монастыря Леонтий стал первым епископом Тамбовским — под наблюдением Ю. С. Урусова с компанией царских представителей. 2 апреля первого епископа получил Воронеж — Митрофана, прежде игумена Унженского монастыря. За исполнением царского указа проследил боярин князь И. Б. Троекуров.

Сам царь к этому времени уже почти не вставал. Но он еще возвел в боярский чин будущего полководца А. С. Шеина и «пожаловал в комнату» кончившего жизнь на плахе во время Московского восстания того же 1682 года боярина князя И. А. Хованского. 15 апреля Федор Алексеевич, как и обещал архиереям, переложил в уже изготовленный новый ковчег Ризу Господню (подарок иранского шаха). 16-го числа он в последний раз вышел из комнаты — к заутрене в Успенский собор на праздник Светлого воскресения. Двор сопровождал его в новых золотых кафтанах европейского образца.

23 апреля в палатах патриарха пировали: среди гостей были князья В. В. Голицын и В. Д. Долгоруков. А на окраинах Москвы, собираясь «в круги» по казацкому обычаю, подхваченному в походах, кричали о невозможности терпеть «тяжелоносия» от своих полковников лучшие пехотные полки русской регулярной армии. В тот же день, хотя и сомневаясь, что можно сыскать правду, они договорились всем вместе бить челом на одного — самого закоренелого в злодействе — полковника Семена Грибоедова.

Разрядная книга беспристрастно записала, что Федор Алексеевич все же получил стрелецкую челобитную 24 апреля и указал: «Семена послать в Тотьму, и вотчины отнять, и ис полковников отставить». Это было последнее распоряжение умирающего царя. Следующая запись гласит, что «апреля в 27 день, грехов ради всего Московского государства» (так!) Федор Алексеевич умер{285}.

Полковник был посажен в тюрьму и… через сутки выпущен. «Во всех полках тайно начали мыслить» о подготовке общего восстания. Известие о смерти Федора и воцарении «того ж часа» Петра означало, что многие из тех, кто в эти дни беспечно плетет интриги во дворце, вскоре полетят «с Верху» на копья и будут «в мелочь» изрублены, патриарх едва избежит смерти во время бунта староверов и чудом спасется благодаря царевне Софье. Но это уже другая история.

Глава 7

ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ

Юного Петра посадили на трон, разумеется, не для того, чтобы он самостоятельно правил (этого и не произошло). Но кто конкретно и почему это сделал? Письменные источники об этом молчат или отвечают крайне уклончиво. Однако мы можем разобраться в деталях происшедшего в Кремле 27 апреля 1682 года, восстановив события по всему комплексу косвенных улик.

Эти слившиеся воедино (с разрывом, по разным данным, от 15 до 45 минут) события: смерть царя и неправедное воцарение отрока, — буквально взорвали уже изобиженную царедворцами во время болезни Федора и забурлившую Москву. Судорожные попытки победителей в придворной борьбе удержать захваченную власть лишь приближали третье неизбежное событие: 15 мая 1682 года, после тщательной подготовки, все стрелецкие и солдатские полки московского гарнизона с развернутыми знаменами и барабанным боем вошли в Кремль, ведя за собой несметные толпы москвичей. «Изменники-бояре и думные люди», которые, в противность воле государя, угнетали народ и извели доброго царя, полетели из дворцовых окон на копья.

Свидетельства и документы, раскрывающие суть трех взаимосвязанных событий, составляют многие тома и по содержанию часто несопоставимы друг с другом. Изложить дело, завершившее царствование Федора Алексеевича, кратко и внятно мы можем, воспользовавшись приемом исторической реконструкции, восстановив живые картины и ход мыслей героев по всем имеющимся материалам. Эта работа значительно более трудоемка и выглядит не вполне убедительно, поскольку логика всех мыслительных операций скрыта от читателя и даже коллеги, погрузившиеся в источники той эпохи не столь глубоко, затруднились бы пройти тем же путем (тем более что многие источники впервые найдены в архивах).

Зато результат реконструкции, за честность которой автор отвечает своим добрым именем, предельно краток и нагляден. К тому же желающие всегда могут обратиться к указанным в примечаниях исследованиям и источникам, попытавшись подтвердить или опровергнуть свое впечатление от прочитанного в этой книге.

Трапеза у патриарха

Итак, 23 апреля 1682 года в Крестовой палате у патриарха Московского пировали. Неподалеку, в Теремном дворце, тихо умирал царь Федор Алексеевич. За столом, не забивая себе голову призором над ближними и дальними епархиями великого Российского государства, были все до единого, старые и новопоставленные митрополиты, архиепископы и епископы. Не слишком богатые — поелику патриарх Иоаким не терпел в подчиненных роскоши — мантии архиереев служили хорошим фоном для золотых, серебряных и цветных усыпанных драгоценностями кафтанов избранных государственных деятелей.

Влиятельнейший политический советник государя, мастер международной интриги боярин князь Василий Васильевич Голицын{286}, памятуя о нелюбви патриарха к коротко стриженным волосам и бороде, держался скромно и тихо беседовал с владыками на чистом русском наречии, старательно избегая модных латинских, немецких и французских выражений. Не считая того, что на украшавшие его кафтан драгоценные камни можно было купить кавалерийский полк, старания опытного дипломата выглядеть заурядным боярином были почти успешны; одно выдавало его с головой — князь не пил водки!

Предосудительное поведение коллеги по