Между тем отец Макарий не так много думал о себе, как о монашестве вообще. Как и святителя Игнатия, его огорчал упадок подвижнического духа в иноках. «При взгляде на нынешний образ жизни монашества, — писал он 5 июля 1860 года, — как мы далеко уклонились от того пути, который нам показан в отеческих учениях, — сердце болезнует! И вместо того чтобы искать добраго бисера, сокровеннаго на селе сердец наших, довольствуемся одною внешностию. А чтобы подвизаться на страсти, мали и редцы обретаются; и чрез слабости наши бываем соблазн миру вместо того, чтобы быть свет миру. <…> Немудрено, что и в религиозных журналах нынешнего времени проявляется что-то такое невыгодное о жизни монашества. А о других литературных изданиях нечего и говорить! И все это разливается по всему христианскому миру, который не смотрит на свои слабости, а зорко взирает на монашеские и малые недостатки. Впрочем, мы не должны обвинять судящих нас, но находить в себе вины, смиряться, приносить покаяние… <…> Хотя и горестно смотреть на наши слабости, но многие, приходящие в обитель, обретают защиту от стрел вражиих, коим могли подвергаться в мирской жизни. <…> Надобно молить Господа: да сохранит иноческий чин в нашем любезном Отечестве и подаст силу и крепость к побеждению видимых и невидимых врагов христианству и монашеству»229.

15 декабря 1843 года поселился в Иоанно-Предтеченском скиту монах Иннокентий (позднее в схиме Иов), ставший духовником старца Макария. Он был сыном священника, служившего под Москвой в селе. Окончив семинарию, он был посвящен в сан диакона и служил там же, но в 1824 году овдовел, отдал свою дочь Агриппину в Московский воспитательный дом и вступил в Московский Андрониев монастырь. Здесь был он пострижен в мантию с именем Иннокентий (мирское его имя Иван). Девятнадцать лет, проведенных им в этой обители, были школой терпения и смирения. Был он казначеем, заведовал монастырской часовней в Москве — всегда в толпе, в шуме и суете. Три года просился он у начальства отойти из этого монастыря в другой, наконец такая возможность появилась, и он поселился в Оптиной пустыни.

Переживший многообразные искушения в шумном городе, он, живя в скиту, начал проводить почти безмолвную жизнь, ни с кем не ведя никаких бесед, не посещая келий братии и никого не принимая к себе. Он решительно отсекал все поводы, ведущие к нарушению тишины. Он страдал какой-то болезнью и не всегда мог служить, но в лучшие дни охотно участвовал в богослужении в скитском храме. Ему также поручали читать после причастного стиха избранные поучения для народа. Он просматривал текст и с одного раза его запоминал так, что уже не заглядывал в книгу. Речь его лилась свободно, как будто он это все от себя, вот только теперь изнес. Зная этот свой дар, он долго не приступал к этим чтениям, боясь нападения тщеславных помыслов. Но игумен Варлаам сказал ему: «Имей в виду не тщеславие, а пользу слушателей, и Бог покроет тебя от первого». И в самом деле, все пошло как нельзя лучше.

Смирение его сказывалось во многом, но и относительно упомянутого чтения тоже. Один монах, по имени Иоанникий (в схиме Леонид), видя отца Иннокентия идущим к службе, замечал ему: «Куда идешь? Думаешь, что без тебя-то уж там и прочитать некому?» — и так всякий раз. Отец Иннокентий смиренно проходил мимо, нисколько не оскорбляясь на сказанное. Когда же отец Иоанникий перешел из Оптиной в Тихонову пустынь, отец Иннокентий сказал отцу Амвросию (будущему старцу): «Врач-то, врач-то наш уехал!». Да, такое колкое замечание, как и все подобное, только истинный монах может принимать как лекарство для души.

Богомольцы любили его слушать. Когда выходил он на амвон, все придвигались ближе и водворялась тишина. Если был Великий пост, отец Иннокентий читал что-нибудь из писаний святого Ефрема Сирина, сам проникаясь чувством умиления и вызывая слезы у слушающих… В келии же своей он только молился или читал. Четьи-Минеи знал почти наизусть. Соседом же его по келии был больной монах Макарий (Грузинов), за которым отец Иннокентий самоотверженно ухаживал и с которым только с одним в скиту беседовал — рассказывал ему о прочитанном.

Расскажем здесь и об этом больном монахе. Мать его, впоследствии схимонахиня Мелания230, богатая женщина, была благотворительницей Оптиной пустыни (да и названа была в честь благотворительницы иноков древности Мелании Римляныни). Отец Макарий (в миру Матвей) был пострижен в мантию в Александро-Свирском монастыре, где был одним из учеников старца Леонида (Оптинского), с которым вместе и перешел в Иоанно-Предтеченский скит. Это было в 1829 году. До кончины старца он был при нем. На досуге он занимался писанием икон и портретов, но не имел настоящего дара и достаточных навыков к этому. Вот над ним и шутили: «Отец Макарий! Ведь портрет-то у тебя вышел нехорош». Он смиренно соглашался: «Да, да, нехорош». А ему наоборот: «Впрочем, если хорошенько присмотреться, то и ничего! Недурно!». Он и тут кивнет головой: «Ну и слава Богу!». После кончины старца Леонида отец Макарий вернулся из обители в скит. И здесь случилось с ним весьма тяжкое искушение.

16 января 1849 года он пошел, не взяв благословения старца, в Козельск. На пути поднялась сильная вьюга, дорогу замело, ничего не стало видно, и отец Макарий сбился с пути. До вечера брел он по глубокому снегу, потерял один валенок (а было 24 градуса мороза) и, найдя сенной сарай, зарылся в сено, переждать ночь и вьюгу. Он не замерз, но одну ногу отморозил до щиколотки. Нога стала болеть, потом и загнила, — он терпел, говоря: «Вот, посмотрите на самочинника!..». На предложение козельского хирурга отнять отмороженную часть ноги он не согласился. Терпел боль до смерти. Этому-то «самочиннику» и помогал его сосед по келии иеромонах Иннокентий, заботившийся о нем с великим усердием и истинной любовью.

Когда умирал старец Макарий, то отец Иннокентий напутствовал его Таинством покаяния. О кончине же его двадцать дней сряду служил заупокойные литургии. А 24 января 1861 года и сам он слег в постель, и вот тут его одиночество было нарушено: братия приходили к нему проститься, и с многими он беседовал о духовном, так что не один монах почувствовал всю высоту его благодатного устроения. 16 февраля он скончался, имея семьдесят два года от рождения. Когда он был пострижен в схиму — неизвестно, но схимническое имя его Иов не осталось в забвении.

Болящий монах Макарий, за которым ухаживал покойный, до того опечалился,