Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лихо ты их, – снимаю ремень и перетягиваю левую руку Егора над раной.
– Эти ублюдки торгуют живым товаром не первый год. Так что мочи их с чистой совестью.
– Я не могу мочить людей ни с какой совестью.
– Зачем тогда пошёл со мной? Думал девок в подкидного отыграть?
– Нет, я готов драться…
– Давай за мной тогда.
Распахивается дверь каюты и на палубу вываливает по пояс голый здоровяк с татуированным черепом:
– Что тут за шум?
Крепко ухватив противника за шею, пробиваю ему коленом под дых.
– Зачёт, – Егор, отпихнув его ногой, врывается в каюту. – Всем лежать!
Моим глазам открывается мерзкая картина под оглушающую турецкую музыку. На столе лежит связанная зарёванная деваха с белой жижей на животе. Между ног девушки замер один голый мужик, а второй, по всей видимости только что пользовал её с другой стороны. Под потолком висит сизое облако кумарного дыма. Эмир, в халате на голое тело, вскакивает с кушетки, оттолкнув другую девушку. Он не успевает навести на нас пистолет. Оружие падает из раздробленной руки. Егор оказался быстрее.
– Какого чёрта? – срывается на визг Эмир.
Следующими выстрелами Егор укладывает незадачливых трахалей.
– Собери ножи и стволы, – кивает он мне и занимает позицию у входа в каюту.
Пробегаюсь по комнате, обезоруживая раненых и кидаю трофеи к ногам Егора. Оставляю себе клинок с узорной ручкой. После увиденной картины готов резать этих уродов не раздумывая.
– Бандиты ещё есть на яхте? – спрашиваю рыдающую, возле ног Эмира девушку.
– Родненькие, спасибо! – хватает она меня за колени и целует ноги. – В соседней каюте только девчонки. Много. Мужчин вроде шестеро или семеро было.
Эмир пинает её ногой в зад, приходится поправить ему профиль для ума.
– Какие они мужчины! – Сдираю с Эмира полосатый халат и одним движением перерезаю веревки на руках у девушки, лежащей на столе:
– Прикройся.
Егор кивает на дверь у противоположной стены:
– Проверь соседнюю каюту.
Дёргаю на себя дверь и замираю от ужаса. На полу лежат вповалку семь девиц без сознания. Варя и Есения лежат на кровати. Лица белее снега. Горины здесь самые младшие. Бросаюсь к ним. Прислушиваюсь к дыханию и возношу хвалу небесам. Возвращаюсь в соседнюю каюту.
– Здесь наши девчонки, – киваю Егору, – живы.
Он уже вывернул содержимое комода и протягивает мне моток веревки.
– Вяжи этих уродов. Я в рубку, – Егор поднимает один из пистолетов и выходит на палубу.
Двоих уже можно не связывать. Эмиру затыкаю кляпом рот и связываю руки за спиной. Выхожу на освещённую палубу. Яхта Берая уже вернулась и, Соня включив иллюминацию, ведёт судно следом за нами. Стекло в рубке покрыто трещинами. Не пойти бы на дно с этими Берая. Слышу плеск воды. Егор выходит с боковой палубы на корму – тащит канат.
– Ты чего этих уродов без надзора оставил? – кричит он.
– Урод остался только один. Эмир! А ты кем рыб кормишь?
– Это лодка. Девок сейчас перевезём на нашу яхту. – Егор закрепляет трос.
– А если нас остановит пограничная служба? – Перспектива оказаться в тюрьме пугает меня в стократ сильнее возвращения во Владик. Хотя ещё пару часов назад мне казалось, что нет ничего хуже.
– А ты предлагаешь отправить красоток на дно вместе с «Чёрной вдовой»? – выпрямляется Егор.
– Нет, но риск!
– Не очкуй! У Мэл день рождения! Подружки нарезались. Такое бывает, – смеётся Егор.
– Ты видел, что в рубке стекло разбито? – указываю в сторону яхты Берая.
– Твою дивизию! – улыбка сходит с лица Егора.
* * *
Мэл
Я наложила Соне на голову тугую повязку, но кровь уже пропитала её насквозь. Соня полулежит в кресле у штурвала. Её белое платье с правой стороны точно художник-авангардист красной краской разукрасил. Я тоже вся перепачкалась кровью.
– Сонечка, держись! Не для того мы с тобой на свет родились. Согласись, глупо умереть в день свадьбы, – глаза щиплет от поплывшей туши. Не боюсь крови, но сил нет видеть, как мучается Соня. Пуля разорвала ей ухо. – Это же самый счастливый день.
– Не слышу ничего! – испуганно шепчет Соня, и смотрит на окровавленную ладонь. – Мэл, я… Я так виновата. Не надо было…
Из-за слёз огни яхты Эмира сливаются для меня в одно пятно, за покрытым паутиной трещин окном рубки, и я ещё крепче вцепляюсь в штурвал.
– Лука, такой красивый… Я с первого взгляда… А он тебя любит… Меня за старика… Почему? – Соня точно бредит.
Когда пуля ранила её, она не бросила штурвал, пока не объяснила мне, что нужно делать. Втолковывала науку, точно молитву читала. А я выворачивала ящики в рубке, разыскивая аптечку, и молилась простыми словами. Вспомнилась любимая присказка Егора-старшего: «Кто на море не бывал, досыта Богу на маливался». Только сейчас поняла, как он был прав! То ли от шока, то ли от травмы, Соня не слышала меня. Её чёрные глаза обезумевшим взглядом то сверлили кромешную темень, то экран с зелёной сеткой карты и движущимися точками на ней. Соня умудрилась повернуть судно и, заложив полукруг, вновь пристроиться за яхтой Эмира.
– Не подведи, Егорушка, иду по приборам!
Я успела подхватить Соню, когда сознание её затуманилось и ноги подогнулись. Усадив Соню в кресло, я встала к штурвалу и вновь вернулась к молитве. Спасти нас теперь может только чудо. Нашу яхту что-то ударяет в бок, и я лечу на пол.
В рубку, словно всадники Апокалипсиса врываются отец с Адамуром.
– Живы?
– Соню… ранили, – реву в голос и ползу к штурвалу.
– Костя, Давид! Сюда бегом! – кричит Адамур, выглянув за дверь и бросается к дочери.
– Маленькая моя, Сонечка… Соня, Соня! Не спи! Что у неё с головой.
– Ухо разорвало! Скорее контузия у неё.
В рубку входят два таких огромных мужика, что кажется места больше не остаётся.
– Молодец, крошка, давай я теперь порулю! – оттесняет меня один из них.
– Кровоостанавливающую губку положила? – спрашивает меня второй, открывая большой кожаный саквояж.
– Издеваетесь? Соня яхтой рулила, а я еле этот ящик с крестом отыскала, – падаю я в объятия отца. Он гладит меня по голове и баюкает, как маленькую.
– Сколько времени прошло с момента ранения?
– Не знаю, минут сорок.
По рубке разносится запах спирта. Мужчина разрывает стерильную упаковку бинта, разрезает ножницами старую повязку на голове Сони.
– Боюсь, – хватает она его за руку. – Не надо.
– Девы, вы как? – заглядывает в рубку