Она качает головой.

— Счастливый лотерейный билет?

Кван со смехом шлепает меня по руке.

— Не угадала! Ладно, я скажу тебе. — Ее взгляд скользит по горным вершинам. — Перед тем как уехать в Америку, я вырастила трех птиц, не одну, а три, чтобы загадать три желания на вершине горы. Я сказала себе: если мои желания сбудутся, моя жизнь будет полной, и я умру счастливой. Мое первое желание — иметь сестру, которую я могла любить всем своим сердцем, ничего не прося взамен. Мое второе желание — вернуться вместе с нею в Китай. И третье… — ее голос вдруг начинает дрожать, — чтобы Большая Ма увидела нас и попросила прощения за то, что прогнала меня прочь…

В первый раз в жизни я вижу, как глубоко она может переживать несправедливо причиненную боль.

— Я открыла клетку и отпустила на волю своих птичек, — она взмахивает рукой, — но одна из них беспомощно била крылышками, силясь взлететь, а потом упала камнем вниз. А теперь ты видишь, два моих желания уже сбылись: у меня есть ты, и мы вместе в Китае. Прошлой ночью я поняла, что мое третье желание никогда не сбудется. Большая Ма никогда не попросит у меня прощения. — Она поднимает клетку с совой: — Но теперь у меня есть эта прекрасная птица, которая сможет выполнить мое новое желание. Когда она улетит, вместе с ней улетят прочь все мои печали. Тогда мы с тобой обретем свободу.

Саймон возвращается к нам:

— Оливия, ты не поверишь, что они здесь едят…

Мы возвращаемся в отель, чтобы найти машину, которая отвезла бы одну местную жительницу и туристов с совой в деревню Чангмиань.

К девяти утра мы обзаводимся шофером — милым молодым человеком, который знает, как выживать в капиталистическом мире. «Чисто, дешево, быстро», — объявляет он по-китайски. А потом что-то добавляет специально для Саймона.

— Что он сказал? — спрашивает Саймон.

— Дал тебе понять, что говорит по-английски.

Наш шофер похож на одного из лощеных молодчиков из Гонконга, которые ошиваются возле шикарных бассейнов Сан-Франциско: те же напомаженные волосы и длиннющий ноготь на мизинце, идеально ухоженный, символизирующий счастливую жизнь без тяжелой работы. Он одаривает нас улыбкой, обнажающей зубы в желтых никотиновых пятнах. «Зовите меня Рокки, — говорит он по-английски с чудовищным акцентом, — как кинозвезду». Он достает из своего китайско-английского словаря потрепанное фото Сильвестра Сталлоне.

Мы запихиваем в багажник чемодан с подарками и мои принадлежности для фотокамеры. Остальные вещи остаются в гостинице. Рокки должен привезти нас обратно сегодня вечером, если, конечно, тетя Кван не начнет настаивать, чтобы мы заночевали у нее — обычное дело в китайских семействах. Памятуя об этом, я засунула ночную рубашку в сумку с камерой. Рокки открывает нам дверь с шутливым поклоном, и мы забираемся в его черный «ниссан»: это седан последней марки, в котором, однако, отсутствуют подголовники и ремни безопасности. Что, японцы думают, что жизнь китайца ничего не стоит? «В Китае либо водят лучше, либо у них вообще нет никакой ответственности», — заключает Саймон.

Узнав, что мы американцы, Рокки с радостью заключает, что нам по вкусу громкая музыка. Он ставит кассету с «Юритмикс» — подарок одного «шикарного американского клиента». И таким вот манером, с Кван на переднем сиденье, Саймоном, мной и совой на заднем, мы отправляемся в Чангмиань, оглушенные мощными ритмами опуса «Сестры делают это для себя».

«Шикарные американские клиенты» научили Рокки некоторым выражениям, предназначенным для того, чтобы туристы чувствовали себя как дома. И пока мы петляем по запруженным улицам Гуйлиня, он бойко преподносит их нам, словно отвечает урок: «…Куда едем? Я знаю, запрыгивай, поехали». «Быстрее? Слишком быстро? Ни за что, Хосе». «Далеко? Недалеко. Очень далеко». «Припарковать машину? Секунду. Включаю задние фары». «Нет, не потерялись. Нет проблем. Остынь». Рокки объясняет, что самостоятельно изучает английский, чтобы в один прекрасный день уехать в Америку, осуществить свою мечту.

— Я хочу стать знаменитым киноактером, — говорит он по-китайски, — киноактером, который специализируется по боевым искусствам. Я два года занимался тай ши чуань. Я, конечно, не жду мгновенного признания. Может, когда я приеду, мне поначалу придется поработать водителем такси. Но я работы не боюсь. Американцы не умеют работать так, как мы, китайцы. Еще мы знаем, что такое страдания. Что американцу — смерть, для меня в порядке вещей. Ведь это правда, а, сестра?

Кван издает двусмысленное «хм». Наверняка она думает о своем девере, бывшем химике, который приехал в Штаты и вынужден теперь мыть посуду, потому что стесняется говорить по-английски — боится, что окружающие подумают, что он дурак. Тут Саймон выкатывает глаза, а я ору «твою мать!», потому что наша машина едва не сбивает двух школьниц, держащихся за руки. Рокки, как ни в чем ни бывало, продолжает рассказывать нам о своей мечте:

— Я слышал, вы, там у себя в Америке, можете делать пять долларов за час. За такие деньги я буду работать десять часов в день, без выходных. Это же пятьдесят долларов в день! Здесь я за месяц столько не зарабатываю, даже с чаевыми. — Он смотрит на нас в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что мы поняли намек. В нашем путеводителе сказано, что в Китае чаевыми можно обидеть. Я прихожу к выводу, что путеводитель напрочь устарел.

Рокки продолжает:

— Когда я буду жить в Америке, стану откладывать большую часть заработанных денег, буду тратить только на еду, сигареты, может быть, еще на кино время от времени и, конечно, на машину для извоза. У меня скромные запросы. За пять лет я накоплю около ста тысяч американских долларов! Это полмиллиона юаней, даже больше, если менять на улице. Даже если за пять лет я и не стану кинозвездой, то смогу вернуться в Китай богачом, — он ухмыляется, представляя свое блестящее будущее. Я перевожу его слова Саймону.

— Как насчет текущих расходов? — осведомляется тот. — Плата за квартиру, удобства, бензин, страховка автомобиля?

— Не забудь о подоходном налоге, — напоминаю я.

— Не говоря уж о талонах на парковку, — добавляет Саймон, — и о риске быть ограбленным. Скажи ему, что в Америке не прожить на пятьдесят долларов в день.

Я открываю рот, чтобы перевести его слова Рокки, как вдруг вспоминаю рассказ Кван о Желании Юной Девушки. Нельзя запретить человеку надеяться на лучшую жизнь.

— Да ему, скорее всего, нипочем не добраться до Америки, — говорю я Саймону, — зачем разбивать его мечты предостережениями, к которым он никогда не прислушается?

Рокки опять смотрит на нас в зеркало и поднимает кверху большие пальцы. Через секунду Саймон вцепляется в переднее сиденье, а я ору: «мать твою так и растак!». Мы несемся прямо на молодую женщину на велосипеде с малышом, примостившимся у руля. Буквально в последний миг велосипедистка виляет вправо, освобождая нам дорогу.

Рокки хохочет. «Расслабься», — говорит он по-английски, а потом объясняет по-китайски, что мы зря так волнуемся. Кван оборачивается и переводит его слова Саймону: «Он говорит, что в Китае водитель, сбивший пешехода, всегда виноват».