Бертран подчинился.

– А теперь расскажи, что видел на востоке от Москвы.

Фотограф подошел к стене, где висел портрет Лолы.

– Ну давай, не тяни.

– Да ничего там нет. И вообще, мне плевать. Ты сейчас на западе, и я хочу тебя похитить.

Его голос зазвучал на тон ниже. Лола спустила ноги с кровати, посмотрела в окно. Пространство между алюминиевыми переплетами было заполнено облаками.

– Ты уже похитил.

– Правда? И где?

– Перед дверью моей квартиры, на улице Эктор.

– Не перед, а в проеме. Средь бела дня. Из окна у тебя за спиной лился свет. Мы были одни на этаже под крышей.

– Почему ты нажал на кнопку?

– Потому что хотел большего. Тебя всю, целиком, с дурацкой ручкой в кулачке и нежным голоском, совсем беспомощную. Ты нуждалась в…

Дверь за спиной Лолы открылась, она узнала шаги мужа и успела сказать, прежде чем повесить трубку:

– …тебе. Франк здесь.

– Кого это ты так стремительно спровадила?

– Диану. Она считает, что патрон не ценит ее работу, а на самом деле, он издевается над ней самой.

– Он придурок и говнюк, раз смеется над весом твоей подруги.

Лола с трудом доковыляла до ванной, захлопнула дверь и опустилась на колени, сломленная стыдом и любовью. Моя жизнь вот-вот взорвется, потому что нечто ее освобождает.

Бертран в мельчайших деталях помнил то мгновение на улице Эктор. Помнил, как надавил на черную кнопку круглого медного звонка с нервной пружиной. Он жал на кнопку, собираясь упорствовать, пока Лола не откроет. Я бы до сих пор там стоял. Но она открыла, быстро.

Он сейчас не думал, что она в палате одна, новую соседку еще не «подселили», а Франк пришел раньше обычного, значит…

Все это не имело значения, важен был лишь ее голос – не тоненький, не сладенький, не назойливый – и слова: «Тебя».

Это я.

Молодой человек схватил любимый фотоаппарат и вошел в сад за домом. Столкнулся с матерью, и она поинтересовалась:

– Куда направляешься?

Бертран не ответил, перепрыгнул через решетку – ну чисто кот! – и рванул по улице до тропинки, змеившейся между домами родителей его друзей детства Люка и Мориссе. Он мчался по гравийному проходу к шедшему вдоль дороги лесу, тяжело дышал, отдувался, пыхтел, ища дерево определенной породы. Облетевшее, хлипкое или молодое. Любое. Это заняло некоторое время. Бертран забирался все глубже, каждые две минуты задирая нос к небу. В этот последний октябрьский день солнце слишком быстро катилось вниз, но Бертран успел заметить «долговязый» вяз. Метров десять в высоту, не меньше. Так-так-так, многообещающее деревце… Он нажал на затвор.

Для меня.

Возвращался Бертран в предвечерних сумерках.

– Не слишком остроумно гулять в одной рубашке по такому холоду, – заметила ему мать.

– Какой холод? Что за холод? При чем тут холод? – ухмыльнулся Бертран.

Сделанный снимок Флоранс комментировать не стала, потому что он был из «красивых». Тени, последние, самые упрямые листочки, мощный ствол, круглая крона. Несколько минут мать и сын вместе смотрели на вяз, потом он начал спускаться в мастерскую.

– Когда будем есть твой кабачковый суп? – крикнул Бертран.

– Когда угодно… Все готово!

Они поужинали вдвоем – отец семейства крутил педали. Бертран завел «беременный» разговор о размерах и сроках.

– Доктор Шмидт уверяет: если Лола продержится до середины января, все будет замечательно.

– Продержится! Она в хороших руках и в правильном месте.

Фраза «И что вы решили?» не прозвучала.

Флоранс Жианелли ушла к себе только после того, как щелкнул замок в двери мастерской.

Он сел за стол, написал еще тысячу слов, перечитал. О’кей.

В тот самый момент, когда Бертран сочинял свой текст, Франк лежал, держа в объятиях Лолу. Они только что закончили составлять список последних покупок для родителей, решивших снова приехать в Германию и помочь сыну с «хворой» невесткой.

– Я буду иметь сомнительное удовольствие – общение с ними каждый вечер, представляешь? Ладно, ладно, тебе все равно тяжелее.

Лола не шевельнулась. Нечистая совесть сродни зомби – просыпается и распространяет вокруг себя ужасные миазмы.

– Твои останутся на следующую неделю?

– А ты против?

– Конечно нет! Слава богу, что они подключились.

Барбара, новая «сопалатница» Лолы, лежала на кровати (вот ведь удивительно – без наушников!) и листала глянцевый журнал для подростков. Ей было девятнадцать, и она готовилась к взрослой жизни.

Франк уснул, посапывая жене в волосы. Лола смотрела на мужскую руку с обручальным кольцом, «забытую» у нее на груди. Из-за родителей Франка Бертрану придется ждать дней десять, но предупредить его об этом она сможет только поздно вечером. Она знала, что стены его комнаты покрашены в голубой цвет. «Почти того же тона, что в твоей палате…» Помнится, она рассмеялась, услышав, что Бертран живет в Рив-сюр-Марн. «Значит, мы росли в двадцати километрах по реке друг от друга!» – «Почему я ни разу не встретила тебя в те времена?» – «Да потому, что раньше я был придурком!» На какой улице? – думала Лола, лежа в объятиях мужа. – В какой жизни?

Франк открыл глаза, и Лола прошептала:

– Комендантский час вот-вот начнется…

Франк надел бушлат, обмотал шею шарфом и поцеловал жену. Барбара храпела, и они не произнесли ни слова.

Когда дверь палаты бесшумно закрылась, Лола посмотрела на соседку и вдруг страстно позавидовала ее простой жизни: она может не скрываясь держать своего дружка за руку. Ходить с ним по улицам. Не врать.

Звонить или не звонить Бертрану?

Лолу посетила романтическая мысль, что отцом ее детей мог бы стать Бертран.

Она провалилась в сон, но почти сразу проснулась, и идея показалась ей сначала смешной, а потом очень грустной. Так тебе и надо, нечего фантазировать!

Лола отчетливо помнила, что Бертран в Москве предохранялся, а они с Франком – нет, когда занимались любовью на сером диване, и на следующий день, и на следующий, и еще много дней подряд… А ведь все могло быть иначе!

Лола осторожно перекатилась на бок. Было три часа. Бертран проснется через девяносто минут. Встретившись, мы стали заложниками любви, а после того, что случилось в аэропорту, в плен нас взяла сама жизнь. Она забывала о Франке, с которым собиралась жить до конца дней. Говоришь одно, делаешь другое…