— Вы прекрасно играли. Продолжайте, пожалуйста.

— Нет-нет, — сказала она, чуть порозовев от похвалы. — Я просто коротала время. Пока пианист отдыхал, я взяла на себя смелость немного поиграть со скуки. Где мы сядем?

Отойдя от бара, они направились к креслам, стоявшим под большим стеклянным куполом, и сели в стороне.

— Как будем говорить, на «ты» или на «вы»? — спросила она.

— На «ты», если можно.

— Странно, ведь ты обращался ко мне на «вы».

— Все-таки на «ты». Прежде всего я хочу сказать, что глубоко скорблю по поводу смерти твоего отца. Я не имел удовольствия знать его лично, но восхищался его профессиональными знаниями.

— Спасибо, — поблагодарила девушка. — Я очень надеюсь, что человека, который его убил, скоро найдут.

Они долго молчали, как бы в память о погибшем, а когда он наконец сформулировал первый вопрос, зазвонил его мобильник. Даниэль извинился перед собеседницей и, увидев, что звонит Алисия, его невеста, отошел на пару метров.

— Можно, я перезвоню тебе немного погодя? — спросил Даниэль.

— Да, но не тяни. Ты где?

— В отеле «Палас». Ты хорошо слышишь? Я позвоню тебе вечером, чтобы, так сказать, сгладить шероховатости.

— В отеле «Палас»? Что ты там делаешь?

— Беседую с одним человеком.

— С кем? Можешь сказать?

— С Софи Лучани, дочерью Томаса.

Алисия ничего не сказала, но наступившая пауза ясно показала Даниэлю, что происходящее ей не по душе. Она ревновала.

— А как твои дела? — произнесла она наконец, стараясь, чтобы он по голосу не догадался о ее настроении.

— С головой ушел в расследование преступления. Поэтому не позвонил тебе раньше.

— Ты помнишь последний вечер в ресторане?

— Да, я вел себя как дурак. Думаю, ты была права, в последнее время я действительно не уделял тебе достаточно внимания.

— Очень тебе признательна, но я звоню не затем, чтобы говорить о наших отношениях или о своей беременности.

— Да? — удивился Даниэль.

— Нет, я хочу сказать одну вещь, которая может быть тебе интересна. Я звоню, потому что, кажется, я догадалась, чему соответствуют числа на голове Томаса.

— Фантастика, — отозвался он, делая вид, что новость вызывает у него восторг. На самом деле он сомневался, что его невеста могла опередить шифровальщиков из полиции. — Я перезвоню тебе после беседы.

— Ты мне не веришь?

Даниэль взглянул на Софи, которая закурила сигарету, чтобы скрасить ожидание, и понял, что разговор пора заканчивать.

— Я позвоню тебе потом. Чао.

Он отключил телефон, чтобы больше не прерывать беседу, затем вернулся, сел рядом с дочерью Томаса и извинился.

— Мне кажется, я уже сказал тебе это по телефону, когда мы договаривались о встрече, но так как я не знаю, с чего начать, то повторю. Я музыковед, специализируюсь по Бетховену.

— A-а, как приятель Чарли Брауна, как же его звали?

— Шредер. Но я не играю на фортепьяно, а ограничиваюсь тем, что изучаю музыку Бетховена и благоговею перед его творчеством.

— Я тоже занимаюсь музыкой, — ответила она, обворожительно улыбнувшись, и Даниэль почувствовал, что тает.

— Как пианистка?

— Нет, я музыкальный терапевт.

— Я что-то слышал о музыкотерапии, но не понимаю, что это такое. Разве можно вылечить тяжелую болезнь с помощью музыки?

— Нет, но можно помочь больным сохранять бодрость духа, а это в свою очередь отражается на их иммунной системе и бывает жизненно важно, скажем, чтобы задержать рост опухоли.

— Ты работаешь в больницах?

— Иногда. Но на это не проживешь, и у меня есть еще и частные пациенты.

— Учишь их играть на каком-нибудь инструменте?

— Это зависит от потребностей самого больного. Музыкотерапией можно лечить множество заболеваний, не только депрессии. От наркомании до расстройств пищеварения или стресса. Иногда я предлагаю больным петь или ставлю музыку определенного типа.

— Вроде «Гипнопедии», которую ты только что играла?

— К примеру. Но я не ограничиваю себя каким-то одним композитором или одной эпохой. Это может быть и пьеса для органа Леона Баттисты Альберти, и опера Альбана Берга.

— Композиторы, которых ты назвала, весьма своеобразны. Оба были одержимы нумерологией.

— Я знаю, поэтому они мне нравятся. Меня захватывает связь музыки и чисел, этому научил меня отец.

— Но если свести все к чистой математике, разве не пропадет магия музыки?

— А что такое ноты, как не числа? Нота ля, служащая для настройки инструментов, ля третьей октавы, разве не потому называется четыреста сорок, что с такой частотой колеблется струна или столб воздуха? Музыкальный размер обозначается с помощью дроби: четыре четвертых, три восьмых. Длительность нот по отношению друг к другу выражается в числовых величинах. Даже в названиях произведений есть числа: Прелюдия номер пять, Симфония номер сорок один. Другое дело, что есть люди, которые считают, что в числах нет поэзии, но мне это кажется глупостью.

Даниэль согласился и перешел прямо к делу.

— Полицейские на днях показали мне татуировку, — сказала Софи, когда Паниагуа рассказал ей предысторию. — Но они не знали, что ноты соответствуют числам. А вообще-то тут нет ничего странного. Такие вещи приводили отца в восторг.

Перед диваном, на котором они сидели, стоял низкий стеклянный столик, с которого официант забыл убрать подставку под бокал. Софи принялась легкими толчками передвигать ее по столу, словно кошка, играющая клубком.

Даниэль показал Софи ряд из восьми чисел. Она посмотрела на них и сказала, что это ей ни о чем не говорит.

— Хотя подожди минутку, — добавила она.

Открыв сумку, Софи достала маленький диск Альберти, подаренный ей отцом.

— Знаешь, что это?

— Разумеется, — ответил Паниагуа, не в силах оторвать от него глаз. — Первый раз вижу такой старинный. Он подлинный?

— По-моему, да. Кое-кто из моих друзей считает, что папа подарил мне диск Альберти, потому что в какой-то момент ему могло понадобиться послать мне шифрованное сообщение. Давай посмотрим, можно ли составить текст из этих чисел.

Некоторое время они возились с устройством и числами в азбуке Морзе, но так ничего и не добились. В конце концов Софи спросила:

— И что, по-твоему, зашифровано в сообщении?

— Место, где твой отец спрятал оригинальную рукопись Десятой симфонии Бетховена.

Дочь Томаса не приняла теорию Даниэля, и, чтобы ее убедить, ему пришлось прочесть импровизированную лекцию о композиторской манере Бетховена.