— Зачем нам охранники? Разве сейф не знает, что здесь уже есть полицейский? — пошутил Матеос.

Инспектор обратил внимание, что Мараньон захватил из библиотеки книгу «Архитектура счастья», которую он листал в ожидании хозяина.

Мараньон открыл книгу примерно на середине, и Матеос увидел, что на странице шариковой ручкой записан ряд цифр.

— Должен признаться, что без подсказки мне не открыть свой собственный сейф. Что, если Томас, как и я, не мог запомнить восемь цифр? Как вы думаете?

После того как на пульте были набраны нужные цифры, сейф перестал свистеть, и, когда дверца засветилась зеленым светом, замок с щелчком открылся.

— Прислушайтесь к моему совету, инспектор: разыщите сейф Томаса и откройте его с помощью ваших восьми цифр.

— Обязательно так и сделаю, сеньор Мараньон. А что вы там говорили о мировом господстве?

— Просто иронизировал над пресловутым жидомасонским заговором. Знаете, инспектор, масоны — а нам с вами нет смысла притворяться, что вы не знаете о моей принадлежности к братству, — бывают злодеями только в кино. Вот и вы, похоже, почему-то уверены, что Томасу перерезали горло моей гильотиной.

— Я этого не говорил. Но я был бы плохим полицейским, если бы не спросил о ней.

— Любой сейчас может сконструировать гильотину, инспектор. Вы этого не знали? Чертежи есть даже в интернете. Ясно, что речь идет лишь о моделях, но достаточно втрое увеличить размеры, чтобы получить такую же гильотину, как те, на которых только за время Французской революции были казнены примерно сорок тысяч человек. Я говорю «только» потому, что, как вам, наверно, известно, во Франции гильотина использовалась вплоть до распоряжения президента Жискара д’Эстена. А запретил ее Франсуа Миттеран.

— Наверное, еще один масон.

— Не сомневайтесь. Мы ее изобрели, мы ее и упразднили. Вплоть до взятия Бастилии применялись два основных способа казни: аристократам отсекали голову топором или мечом, а простолюдинов вешали. Оба способа одинаково жестоки. Вам известно, скажем, что Мария Стюарт (Ванесса Редгрейв, если вы увлекаетесь кинематографом) умерла лишь после третьего удара топором? После двух первых она оставалась в сознании. Первый удар пришелся ниже головы, второй рассек подключичную артерию, из которой во все стороны брызнула кровь. Последний удар отсек голову от тела. Если не считать нескольких хрящей, которые палачу пришлось отделить, пользуясь топором как пилой. Братство, к которому принадлежал доктор Гильотен…

— Мы закончили бы раньше, если бы вы перечислили тех, кто не принадлежит к масонам, сеньор Мараньон, — пошутил инспектор.

— Вы мне не верите? Посмотрите документы — и вы увидите, что я не лгу. Гильотен вступил в братство очень молодым, он с детства был захвачен идеей сделать смертную казнь более гуманной, вероятно, потому что сам родился недоношенным, так как его мать присутствовала при истязаниях приговоренного к смерти. Считается, что раньше людей низкого происхождения вешали, но иногда судьи назначали другой способ казни. Скажем, приговоренного могли сварить заживо, утопить, сжечь или распять. Добрый доктор восстал против мучительных способов казни, кроме того, он стремился к равноправию: всех смертников, от короля до нищего, следовало казнить с помощью гильотины. «Всякому приговоренному к смерти отсекается голова», — постановили революционеры и внесли эту известную фразу в Уголовный кодекс, где она сохранялась вплоть до отмены смертной казни в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.

— Можно задать вам личный вопрос? Если вы провозглашаете себя масоном и уже поэтому выступаете против смертной казни, зачем вы коллекционируете эти устройства?

— То же самое говорит мне жена. Ответ таков: в нравственном отношении я нахожу их употребление отталкивающим, но с эстетической точки зрения они притягивают меня как предметы старины. Поэтому мне кажется необъяснимым, что оставшаяся во Франции гильотина не выставлена для обозрения. Думаю, она привлекла бы особое внимание туристов.

— Разве вы не сказали, что она была уничтожена?

— Она демонтирована и хранится в ящике в подвале замка Фонтенбло, километрах в пятидесяти от Парижа. Конституция Пятой республики до сего времени предусматривает применение гильотины во время кризиса или войны. Чтобы вновь привести ее в действие, нужен лишь президентский указ.

— Вы сообщите мне, когда ваша гильотина вернется из Парижа? — спросил Матеос, чтобы завершить визит.

— Разумеется, инспектор. Я же говорил, что собираюсь сотрудничать со следствием до конца.

Когда хозяин дома и полицейский обменивались прощальным рукопожатием, раздался далекий, но явственно слышный крик женщины, пронзительный и отчаянный, так что Матеос подумал, что кого-то пытают в отдаленном конце дома. Заметив изумление и тревогу на лице инспектора, Мараньон улыбнулся:

— Не беспокойтесь, это всего лишь моя жена. Я только что добился в «Американ Экспресс», чтобы аннулировали ее карту «Центурион». Она перестала быть одной из десяти тысяч счастливых ее обладателей во всем мире.

Даниэль, выйдя из отеля «Палас», хотел позвонить Алисии, но из-за оглушительного уличного шума предпочел подождать, пока не приедет на работу, чтобы не кричать в трубку. Собираясь надеть шлем, он увидел в зеркале заднего вида человека, который, казалось, наблюдал за ним, держась в некотором отдалении. Но когда Даниэль повернул голову, чтобы посмотреть, кто это, человек исчез, словно его не было, и Даниэль перестал о нем думать.

Оказавшись в своем кабинете, он воспользовался для разговора с невестой стационарным телефоном, так что за их беседу заплатило министерство образования.

— Как ты долго. Как все прошло с Софи Лучани?

— Прекрасно. Она дала мне то, чего я хотел.

— Я видела в газетах ее фотографии. Она очень красивая.

— Да, довольно красивая, — ответил Даниэль и рассказал, что благодаря дочери Томаса получил запись концерта, но поскольку Алисию нервировал разговор, в котором упоминалась Лучани, он сменил тему: — У меня очень хорошо движется книга. А у тебя как дела?

— Хорошо. Но я тебе уже сказала, что звоню по другому поводу.

— Но у тебя все в порядке?

— Все в порядке — ты имеешь в виду беременность?

— Угадала.

— Я ее не прерывала. Я говорила тебе, дай мне подумать несколько дней.

— В тот раз меня очень расстроил наш разговор. Возможно, ты права, сейчас неподходящий момент.

— Несколько несвоевременно. Не люблю скоропалительных решений.

— Когда ты хочешь, чтобы я приехал?

— В конце недели, только не этой, а следующей. Но у меня есть для тебя сюрприз.

— Приедешь на свадьбу Умберто и Кристины?

— Это трудно, но не невозможно.

— Я по тебе соскучился.