– Именно так! – горестно уточнил он, прочитав гнетущие меня мысли. – Ты полукровка, наполовину человек, и поэтому священная роща воспринимает тебя как врага и не намерена посвящать в свои секреты.

– Но… – сердито начала я, возмущенная подобной унизительной избирательностью. – Как же я сумею…

– Молчи и слушай нас! – торжественно провозгласил чародей, а деревья зашумели, подхватывая его голос и разнося вокруг. – Роща примет тебя лишь в том случае, если один из эльфов Полуночного клана добровольно отдаст тебе свою жизнь, принеся искупительную жертву.

– Но… – вновь глуповато завела я, пораженная столь страшным условием. – Кто же захочет…

– Я! – решительно оборвал меня Овэлейн, верноподданнически опускаясь на колено и поднося к губам край моего плаща тем возвышенным жестом, коим приветствуют только королей и королев. – Разреши мне отдать за тебя свою жизнь, моя госпожа!

– Нет! – отчаянно закричала я, отшатываясь от этого безумца. – Ты был верным другом моего деда и его любимым оруженосцем! Я никогда не позволю тебе стать добровольной жертвой! Я ее не принимаю!

– Тебе придется это сделать, Наследница! – без каких либо эмоций изрек Лаллэдрин, властно удерживая меня, порывающуюся развернуться и бежать куда глаза глядят. – Иначе пройденные тобой испытания утрачивают всяческий смысл. Знай, ты не имеешь права останавливаться на достигнутом, ты должна идти вперед любой ценой и любым способом! А еще учти: зачастую поиски правильного решения обходятся нам дороже ошибки.

Я беспомощно хлопала ресницами, не находя что сказать.

– Не останавливайся, пока есть силы, хорошо? – попросил Овэлейн, участливо сжимая мою ладонь. – Помни, жизнь похожа на болото. Только сбавишь напор – засасывает сразу. Обещай мне никогда не отступать и не сдаваться!

У меня голова шла кругом от нереальности всего происходящего… Мне было страшно, по-настоящему страшно! Они что, уговаривают меня убить Овэлейна? Они что, утратили рассудок, если смеют предлагать такое?

Однако и маг, и оруженосец вели себя предельно спокойно, а их ясные и рассудительные взоры подсказывали: они оба в своем уме, я не сплю и у меня нет иного выхода, кроме как принять их предложение. А еще – оба они завещают мне это страшное «никогда», ставшее отныне моим вечным ярмом, проклятием и благословением.

Я устало вздохнула, уже убежденная, согласная на все и частично смирившаяся с неизбежным. Да, как же я забыла: в жизни все мы следуем своему личному пути, состоящему из взлетов и падений, побед и поражений; а самая большая победа человека – это победа над своими слабостями и страхами. Наверное, такие победы и называют счастьем. Как мало нужно нам для счастья и как много времени уходит на то, чтобы это понять. А ведь я уже осознала эту непростую закономерность. Да, все так, но как же тогда быть с ужасным, так сильно пугающим меня «никогда»?.. Хватит ли у меня сил и смелости, чтобы вступить в бесконечную борьбу за мир, счастье и любовь? Да еще никогда не отступать и не сдаваться!

«Никогда» – какое беспредельное слово. Под стать вечности…

Погода портилась буквально на глазах. Ветер гонял по небу темные вечерние тучи, несущие с собой первые признаки надвигающейся ночной свежести. Я тыльной стороной ладони разогнала палые листья, ковром устилающие черную лужу, и обрызгала себя холодной водой, стремясь прогнать лихорадочный жар, снедающий меня изнутри. Вокруг стелились густые пряди тумана, цепляясь за пожелтевшие папоротники. Резкие порывы ветра шевелили высокие макушки деревьев, но подлесок стоял тихий и сонный, далекий от небесного волнения. Ночь обещала выдаться пасмурной и прохладной, но дождь, скорее всего, не пойдет. Хотелось бы надеяться…

Я кое-как продралась сквозь колючие заросли дикого шиповника, осторожно приподняла ветви бузины, пригнулась и неожиданно вышла на поляну идеально круглой формы. В шелковистой траве виднелись белые звездочки ромашек и крупные, налитые сладким соком ягоды земляники, грузно свисающие с хрупких стебельков. Нет сомнений, это место – творение рук человеческих, а вернее эльфийских. С десяток беломраморных плит, вкопанных в зеленый дерн, подсказали мне, что я попала на местное кладбище, и поэтому я поспешно отошла в сторону, опасаясь наступить на могилы и нарушить покой усопших. В центре поляны возвышалась грубо обтесанная глыба черного гранита, по поверхности которой змеилось несколько строк. Я напрягла зрение и прочитала:

«Неназываемые подняли головы, посмотрели на эльфов, и молчание снизошло на них. И тогда творцы сказали: «Когда любовь поманит, следуйте ей. Хотя ее пути неисповедимы. А когда ее крылья обнимут вас, не сопротивляйтесь ей, хотя меч, спрятанный в крыльях, может поразить вас. А когда она говорит с вами, верьте ей, хотя ее голос может уничтожить ваши мечты, как северный ветер уничтожает сады, превращая их в пустыню. Все это сделает с вами любовь, чтобы вы могли узнать секреты своего сердца и в этом знании стать частицей самого сердца жизни. Но помните, любовь не дает ничего, кроме самой себя. Любовь не обладает ничем, но и ею нельзя обладать, ведь любовь самодостаточна…»

Я задумчиво стояла по колено в траве, потрясенная этими простыми словами, открывшими мне смысл нашей жизни. Теперь я точно знала то, о чем ранее лишь интуитивно догадывалась: мы живем ради любви и посредством любви, без нее наше существование утрачивает цель, превращаясь в примитивное, бесполезное прозябание. Но эльфы забыли заветы Неназываемых, они отторгли любовь и поэтому обрекли себя на вымирание…

Неожиданно от одного из окружающих поляну деревьев отделилась фигура Лаллэдрина, прежде совершенно незаметная из-за зеленовато-бурого плаща, по цвету идеально сливающегося со стволом могучего платана. Учтиво обходя могилы, маг подошел ко мне и протянул небольшую серебряную фляжку на тонкой цепочке. Подчинившись его жесту, я приняла странное подношение и повесила себе на плечо:

– Что это?

– Жизнь Овэлейна, – почти беззвучно пояснил маг, и, лишь проследив за его губами, я распознала произнесенную им фразу. Первым моим желанием, интуитивным и неосознанным, стала острая потребность скинуть этот страшный дар, неожиданно обжегший плечо. Но чародей сердито взмахнул рукой, порицая мою импульсивность.

– Это жизнь Овэлейна, – уже намного громче повторил он. – Прими ее. Когда-нибудь она тебе пригодится. Прошу – прими, ибо оруженосец твоего деда очень этого хотел.

– И что я должна с ней делать? – беспокойно поеживаясь, поинтересовалась я.

– Поймешь, когда придет час! – убеждающим тоном заверил Лаллэдрин. – Иногда людям, совершившим нечто полезное во благо других, выпадает возможность продлить или вообще спасти свою жизнь в том случае, если кто-то очень их любящий пожертвует собой ради них. И это ты тоже поймешь. Со временем…

Я плаксиво сморщилась, уже не осмеливаясь протестовать. М-да, время и правда нас не лечит, а учит. Учит мириться с неизбежным.