– Знаешь, и впрямь может получиться, – одобрил после некоторого раздумья Крячко. – Если они сегодня состыкуются.

– А если нет, придется завтра «топтунами» повкалывать, и так вплоть до победного конца. Трепотня закончилась, каждый знает свое место и маневр!

* * *

Андрей Алаторцев и Геннадий Феоктистов сидели друг против друга на той же кухне, где сегодняшним утром Лев Гуров пытался психологически сломать хозяина. На столе стоял изящный хрустальный графинчик, наполовину заполненный розоватой «несмеяновкой» – любимым напитком российских биологов, тарелка с аппетитными маленькими бутербродиками, крупно порезанная лососина. Алаторцев наполнил градуированные мензурки, пить из них в ученых компаниях считалось высшим шиком.

Разговор развивался тяжело, оба собеседника с трудом оставались в рамках приличий. Лев не ошибся в расчетах, каждый из двух негодяев винил в сложившейся пиковой ситуации «партнера». Выпили по второй. «Вот ты и покойник, голубчик мой, – подумал Андрей, глядя в лицо Феоктистова и круто, очень круто посыпая солью бутерброд с консервированными анчоусами. – Жаль, никогда ты, дружок, не узнаешь, отчего издохнешь через полчаса. Пора тебя, милый, выпроваживать, мне здесь труп не нужен. И – шито-крыто!»

– Что это вы, Андрей Андреевич, соль, ровно верблюд, лопаете? – поинтересовался Феоктистов, из последних сил сдерживая острое желание немедленно проломить этой твари башку. Разговор затянулся, пора было… приступать. Руки его непроизвольно сжались в кулаки.

– Привычка такая. Но не пора ли нам заканчивать нашу встречу? Вы не желаете понимать никаких резонов, а я болен и устал. Еще раз говорю, пожар – случайность, я мог сам погибнуть! Материалы, реактивы, питательные среды, сами культуры, наконец, – сгорело все. Поймите, я не смогу восстановить необходимое раньше, чем через месяц! Тогда и поговорим о повторной, контрольной пробе…

– Где? На нарах? А если в разных камерах сидеть доведется? Вы не сказали еще ни слова правды, Андрей Андреевич. Но я ее знаю. Зачем вы меня обманули? Зачем подсунули фальшивку? – голос его все больше наливался яростью.

– Вы дурак, Геннадий Федорович. И неумеха в своем деле. Если бы не предсмертные слова Ветлугина!.. А с «фальшивкой» вас водят за нос, только не пойму, кто, этот лощеный мент или ваши приятели-заказчики? – последние слова Алаторцев произнес с невыразимым презрением. А зря. Его тон стал последней каплей, цепи, сдерживающие до этого момента ярость Феоктистова, лопнули. Теперь за жизнь Андрея нельзя было дать и ломаного гроша…

Крячко резко дернул Льва за руку, привлекая его внимание к широкоплечей фигуре, подходящей к подъезду алаторцевского дома.

– Лев, клянусь, это Переверзев! Я же только вчера с ним познакомился, точно – он! Ему-то какого рожна тут понадобилось?

– Ч-черт! – Гуров раздраженно рванул дверцу крячковского «Мерседеса». – Дружка своего прибежал предупреждать, выручать и сопли ему утирать, вот какого! Перестарался ты вчера: «жизнь твоего приятеля», и все такое… Вот он и вскинулся. Но как, зараза, не вовремя! Давай за ним быстро, может, перехватим.

Дверцы «Мерседеса», в котором сыщики поджидали развитие ситуации, захлопнулись с резким стуком, а Лев и Станислав быстро побежали к распахнутой пасти подъезда.

– Этаж какой? – на бегу выдохнул Крячко.

– Третий, не успеем. Поздно ты его срисовал.

Поднявшись вприпрыжку на один лестничный пролет, друзья услышали громкий стук. Сомнений не было – кто-то пытался прорваться в запертую квартиру и был готов выломать дверь. События понеслись с ошеломляющей скоростью.

– Андрюшка на помощь звал! Помогайте с дверью, мне одному не справиться, разбираться будем потом! Если там Крокодил, то хана Торику! – проорал здоровенный мужик со шрамом на правой щеке, нацеливаясь снова садануть дверь плечом. Гуров и Крячко, не говоря ни слова, присоединились к его усилиям.

Дверь у Алаторцева была отличная, из листовой шведской восьмимиллиметровой стали, с швейцарским ригельным замком. Но кирпичную стенку, в которой держался косяк, клали на очень даже отечественном растворе с традиционно низким содержанием цемента. Она не выдержала соединенного штурма трех крепких мужчин. Гуров, Крячко и Переверзев с грохотом ввалились в прихожую алаторцевской квартиры, в которой пятью минутами раньше сказанные издевательским тоном слова Алаторцева сдетонировали-таки изначально взрывоопасную ситуацию.

– Скот! Лживая тварь! – заорал Феоктистов, вскакивая из-за стола. – Меня подставил, а сам в кусты! Я тебя предупреждал, ублюдок, у меня выговора объявляются единожды!

В его глазах все сильнее и ярче разгорался огонь бешенства, и Алаторцев понял – сейчас его убьют.

– Ты не посмеешь, животное! – крикнул он, тоже вскочив, прямо в искаженное ненавистью лицо «делового партнера и спонсора». – Уймись, придурок! Тебя же посадят!

– За меня не переживай, паскудина, – голос Феоктистова прервался, горло перехватил спазм. – Я тебя грамотно замочу, урод, ты у меня височком об угол стола по пьяной лавочке приложишься!

Все напластования культуры, цивилизации, все человеческое слетело, осыпалось с бывшего выпускника физтеха. Осталось дикое, взьяренное животное, совсем не Крокодил, о котором предупреждал Андрея Переверзев, скорее буйвол с налитыми шальной кровью буркалами.

И тут раздался звонок в дверь. Решив, что это единственный его шанс – странно, но мысль о сопротивлении даже не мелькнула у далеко не трусливого и физически сильного Алаторцева, – он рывком опрокинул кухонный стол под ноги Феоктистову и зайцем метнулся в прихожую, крича сделавшимся внезапно очень тонким голосом: «На помощь!!! Убивают!!!» Если он успеет добежать до двери, в которую уже вовсю ломились, и отпереть замок – он спасен!

Алаторцев не успел. Вид убегающего врага размыл последние плотины в мозгу Феоктистова, поток ненависти и жажды крови забушевал свободно. Сработали простые, ничем уже не сдерживаемые рефлексы, доставшиеся нам в наследство от пещерных троглодитов. Рыча от ярости, он в несколько прыжков настиг врага, одним движением левой руки, ухватившейся за волосы на затылке врага, запрокинул голову Алаторцева, а ребром правой рубанул его чуть выше кадыка, ломая хрящи надгортанника. Пальцы Алаторцева судорожно дернулись и сползли с головки патентованного ригельного замка, открыть который ему было не суждено. Он с жутким хрипом сделал свой последний вздох и мягко, как будто сразу лишившись всех костей, рухнул к ногам своего убийцы.

В этот момент с грохотом и треском дверь вместе с косяком и обломками кирпича провалилась внутрь квартиры. Через несколько мгновений Крячко надевал прихваченные «на всякий случай» наручники на Феоктистова, который и не думал сопротивляться, а Гуров с Переверзевым склонились над лежащим телом.

– Что?! – крикнул Станислав. – Жив?!

– Холодный, зараза, – Гуров поднялся с корточек. – Горло всмятку.

– Это «шлагбаум» называется, – потрясенно проговорил Переверзев. – Я его, – он мотнул головой в сторону Феоктистова, – этому приему и научил.