Упали они на коней и до дому тикать! Приезжают, а им говорят:

— Гашка-то на току повесилась.

Это ее черти запихали, чертям душу свою отдала. Таких раньше на кладбище не хоронили. Тот срок, что им дожить оставалось, они на чертей батрачили. Вот так-то.

МУЖ ВОРОТИЛСЯ

ДНА женщина отправила мужа на службу. Осталась с сыном да невесткой. Пашет, пашет однажды. Думает: "Господи помилуй, скорей бы мой мужик приехал". Только подумала, а тут он с горы едет. Кричит:

— Александровна! Коня-то распрягай!

У коня грива до полу, все солдатское, седло форменное. Она спрашивает, почему такая грива. А муж и отвечает, что на войне у всех так. Она будто на своего коня садиться стала, а он говорит:

— Садись на моего, что ты на своем-то?

Конь высокий. Она на изгородь залезла. И тут возьми да и скажи:

— Слава тебе, Господи.

И тут — ни коня, никого! А она сама на полу стоит. Взяла коня и пошла домой.

Ее спрашивают:

— Ты что, Александровна? Что так рано? Она рассказала. Давай ее лечить. Вылечили. И приехал потом мужик-то ее живой.

КАК СТАРУХА БАБИЛА[55]

СТАРУШКА до старости дожила, а ни у кого не бабила[56], все хотелось бабить так. Пошла в лес за грибами, или за морошкой, или зачем, увидала лягушку: лежит на дороге лягуха, да такая толстая!

— Ты, — старуха говорит, — принесешь, так возьми меня бабить, — посмеялась.

Вот бабушка спит, а ночью стучатся в двери.

— Кто такой?

— А вот собиралась бабить, так я и пришел звать.

Вот она встала и пошла с ним. Привел. Ребенок родился, баня истоплена. В баню пошли.

А эта женщина говорит:

— Ты не мойся сама водой.

Пришли в баню: нету ни шайки, ни таза помыться. Он говорит:

— Сейчас притащу.

Притащил квашоночку. Она поглядела: квашоночка как будто ихняя. Взяла, утор отломила. Ну опять, помылись — ей одеть нечего. А он говорит:

— Сейчас сбегаю принесу.

Она видит, что сарафан ее невестки. Вот она клинышек вырвала с сарафана, заметила. Мыться-то не стала. Только один глаз помыла водой в бане. Баба ей не давала мыться. Вот пришли домой. Он стал поить-кормить, спать валить. А жена ей не велела спать (я, говорит, сама русская):

— Если будешь спать, так перекрестись да молитву прочитай.

Она повалилась спать и молитву сотворила. Повалилась на перину, а очутилась на лесине, на вершине, у самой реки. Ехали рыбаки, она закричала:

— Снимите меня!

Они сняли.

— Откуда взялась?

Она говорит:

— Потом расскажу.

Потом рассказала. Домой пришла: квашонка та самая и есть, торчик отломлен. Сарафан посмотрела — клин вырван.

Ну и так живет до праздника. Никто ничего больше не знает.

Пришла в магазин покупать кое-чего, а черт за прилавком конфеты ворует да печенье. Она продавщице и говорит:

— У тебя там мужчина ворует.

Продавщица говорит:

— Никто не ходит.

А черт к ней подошел и спрашивает:

— Ты меня видишь?

— Вижу, — говорит.

— А каким глазом?

— Правым.

Он ей глаз выткнул. И стала старуха слепа.

ПРОПАВШАЯ ДЕВОЧКА

НУ, это в Пялице было у рыбаков, говорят так. Вот сидел мальчик, качал девушку (брат сестру), а отец с матерью на море уехали — семгу ловить.

В избе стемнело — не оказалось девушки в зыбке. Потом отец пришел — нет девушки. Стал искать — нигде девушки нет.

Ну, тут бабушка была одна, колдунья, к ней пошли отворачивать. Она сказала, что ее, верно, унесло из зыбки, ну и научила отца, чтобы он шел на гору Чернавку; а она посажена, говорит, на пенек. Он сел в карбас — три километра надо было ехать и три километра надо было пешком пройти.

Ну, оставил карбас, а сам побежал. А нужно было взять девушку левой рукой наотмашь и назад не смотреть, что там делается. И он взял левой рукой эту девку в охапку, и бежал, назад не оглядываясь. Ну, сзади в него бросали, кидали — он не обернулся, ничего. Только кинули в ногу, так нога болела три года, заживить ничем не мог. В карбас сел, так карбас хотел опрокинуть нечистый: в море как тюлень встанет на лапы, готов его схватить. А в Пялицы этих трех бань каменья разворочал. А воду так взбушевал, что три дня нельзя было воду носить.

Отец притащил дочь через три порога, да благословил, да в зыбку склал. А он, нечистый, только вскричал:

— Караул, да будет моя! Все равно, — говорит, — моя будет.

Так она и сидела до двадцати пяти годов — никто не решался замуж взять. А она и сейчас еще жива — все в Пялицы живет.

Во, брехни-то!

В ГОСТЯХ У БЕСОВ

ВОТ нынче бесы есть али нет?

Я была маленькая, а брат был старше меня на двадцать лет, так вот он рассказывал. Он был небольшой, с дедушкой ходили в Архангельскую. Шли по городу, и старичок встретился нашему дедушке знакомый, а глаз один выбитый, кривой. Ну, а наш брат небольшой был и интересно показалось.

— А что, — говорит, — дедушка, у него глаз кривой?

А дед и говорит:

— А вот отчего глаз кривой. Он был раньше гармонистом, молодой, и вот, — говорит, — все тоже ходили гуляли, пили с товарищами, а вот один и привязался к нему:

— Поедем, — говорит, — с тобой на танцы, — гармониста и зазвал. Он с ним согласился ехать. Ну вот, он его привез, тамотки, в комнаты, просторы хорошие, к богачам как бы, и все там танцуют пары за парами. Ну, он сел на стул и стал играть, а эти танцы и пошли. И вот одна барышня его омахнула хвостом — платьем по глазу стегнула. А он как глаз прокуксил, протер — а глазом видит: не люди, а бесы с рогами, с хвостами, и сидят не в комнате, а на болотах, на кочках. Ну и он как этот глаз закроет, не смотрит тем — и все как народ, танцуют, играют все, а тем больным посмотрит — а бесы! И так ему страшно стало, он запросил товарища:

— Отвези ты меня домой назад, — говорит, — что-то мне плохо!

Ну вот, тот