сперва поунимал, а потом и согласился. Ну вот, он его посадил в повозку, тройка лошадей подпряжена под повозкой, и вот повез. И он, гармонист, захотел посмотреть, на чем везет — тем-то, больным глазом поглядел, — а не карета, а елка, и он сидит на елке, а вместо лошадей три человека запряжены, грешника, а на елке бес с рогами, с хвостом, на вершинке, и этих людей нахлестывает, они храпят, бедные. Ну вот, и привез к дому к своему, где назначено. Он-то этим здоровым глазом тоже смотрит, куда его везут. И привез и распростились на тот раз. Потом как пойдет на рынок-то, так тем глазом и видит нечистоту ту. Они уж там и тащат, и воруют, а где-ка стронут, прольют, чтобы ругались, а где-ка подкорючат, стронут. А он товарища-то и увидел:

— Здравствуй, товарищ!

А тот и ожегся:

— Ты как меня видишь?

Ну, а он с простоты и говорит:

— Вот так-то и так-то, я как был у тебя, меня одна дама хлестнула хвостом по глазу, так я с тех пор и вижу вас, вижу все, что вы проделываете!

Тот как размахнется, стегнет ему по глазу, чтобы не видел, у того и глаз вытек.

— Тут в обморок я упал, тут меня подобрали, — он и сказывает старику, дедушке нашему. Ну, тут подобрали, глаз залечили, так и остался кривой. Ну, а дедушка брату рассказывал, Григорью, а Григорий после службы мне сказывал, большой уже был, а я в девках была.

УНЕСЕННАЯ ДЕВУШКА

ДЕВКА полоскала на Двине платье, у Архангельска. Рассказывали старики, она сделалась как беспамятна, и ее подхватило вихрем и перенесло на эту сторону, между Тетрином и Чаваньгой. Тут старичок жил на волоку, на тонюшке, к этому старичку перенесло. Днем уходил, ловил зверей да куроптей, а вечером старичок-то придет, а девка и зашепчется, заговорит. Старик-то и заспрашивал:

— С кем ты вечером говоришь?

— А ко мне, — говорит, — приходит вроде человека.

И говорит:

— Он куда к тебе приходит?

— А он дом строит на Каменке (это за Тетрино), меня хочет туда перенести.

— А что, — говорит, — я никого не вижу? — дедко ей говорит. — Затопи печь, я сяду прямо у огня!

Печки-то на тонях были устьем около двери. Печка топится, вдруг стенок, застенил огонь, прошел прямо к двери. Так старик в тот вечер и пропустил его, а на второй вечер зарядил пищаль, хлебный катышок заложил и направил. Сидит, дожидается, и девке велел опять печь затопить. Вот она затопила печь, печь-то топится, а он сидит, пищаль направил, вдруг стенок, застенило огонь, он прицелился и спустил пищаль — выстрелил. Как выстрелил — охнуло, застонало, и нигде ничего не очутилось, и больше не заходил, и сколько дней жили, больше никакой не заходил.

Так вот нечистый-то ходит, старики-то говорят — его пулей не подстрелишь, а хлебной крохой. Ну, тут старичок сколько и жил, зимой девушку перенесло, а потом в деревню переехал, а летом ее перевез к отцу-матери в Архангельск. Сколько за то благодарны были, сколько годов все мешки посылали то муки, то крупы, все за дочерь платили. Только давно это было, более ста годов, я так думаю, по старикам-то.

ЕДЕТ С ПЕСНЯМИ ПО МОРЮ

Это вот сидел на тони мужик, и поехал в деревню и замешкался. А эта жонка дожидается, да и забоялась. Закрылась и легла, и заспала ли, не заспала — вдруг слышит: едет с песнями по морю.

— Вот, — говорит, — едет!

Мужа дожидается, слышит, приехал к берегу, а она это рассердилась, что пьяный, долго не ехал, так и нейдет встречать. И слышит: ворот заскрипел, карбас воротит[57]. Воротил, воротил, и ворот не заскрипел. Вот, думает, идет, идет, и вот придет сейчас! И все стихло, и нигде ничего не слышно, и стихло все. И не знает, что делать? И в избу никто не идет. Ну и забудила девку, — в няньках была, что ли, — и закрестила, зачитала молитвы, и девку выталкивает вперед. И вышли — ничего нет у ворота, и снова зашли. И уж не спала до утра.

А утром муж пришел, у него карбас угнало из реки, этот бес угнал. Вот она и слышала, как он мимо ехал, песни пел.

ОБ ОДУРАЧЕННОМ ЧЕРТЕ

КАК МУЖИК ЧЕРТА ПЕРЕХИТРИЛ[58]

ВОТ пошла одна женщина с ребенком. Идет и подходит к реке, хоть бы вот к (Иртышу, и говорит:

— Фу-ты, ни перевозу нет, ничего. Хоть бы черт перетащил, что ли.

Откуда ни возьмись является черт. Он ее через реку перетащил, а она не слазит. Везет, везет черт бабу. Глядит: мужик идет на базар лапти продавать. Догоняет его черт и говорит:

— Дяденька, миленький, столкни с меня эту бабу. И мужик спихнул ее.

— Ну теперь я тебя отблагодарю, — сказал черт. Приезжает мужик на базар. А черт уже заказал, чтобы у мужика лапти покупали подороже. Всем сразу понадобились лапти. Мужик все лапти продал, на ногах только остались. Прибегает офицер и говорит:

— Где же мне взять лапти? Давай сменяемся.

И променял сапоги на лапти.

Едет мужик, черт встречается:

— Ну как? Я еще награжу тебя. Вот приезжай к купцу, я буду душить его дочь, а ты вылечишь.

Ушел черт.

Слышит мужик через некоторое время — у торгаша болеет дочь. Все доктора собралися (лекари там больше, докторов тогда мало было). Пришел мужик, они лечат.

— Ну что вы лечите! Дайте я, — говорит он.

Ну вот, тогда он взялся. Дунул, плюнул — и черт слез (он черта-то видит, что он делает). Поправилась дочь — наградили мужика. Черт говорит:

— Я еще тебя отблагодарю.

Вот заболела у князя дочь. Приезжает она лечиться к мужику. Ну, мужик опять дунул, плюнул — черт слез. Поправилась дочь — мужика опять наградили.

Стал богатый мужик, выбрали его в церковные старосты, в церковь стал ходить. А черту не поглянулось это и говорит он:

— Я наградил тебя и дело дал — не ходи в церковь.

А мужик ходит и ходит. Черт захотел ему