– Вчера я… Я упала в обморок на глазах у всех?

Наоко кивнула.

Охваченная паникой, я ощупала тело под одеялом: на мне надет новый хлопчатобумажный пеньюар.

– Мои руки! – в ужасе прохрипела я.

– Не волнуйся. Как твоя подруга, я вызвалась переодеть тебя и уложить в постель. Никто, кроме меня, не видел следов. Твой медальон и зажигалка в кармане пеньюара. Сейчас утро. Я снова пришла навестить тебя.

Я вздохнула с облегчением. И вновь Наоко спасла меня.

– Спасибо тебе от всего сердца.

– Пожалуйста.

– Нет! На этот раз скажи, как мне отблагодарить тебя?

Взволнованная, я зашлась в раздирающем легкие кашле. И тут же пульсирующая мигрень пронзила мозг под ночным чепцом.

Подруга приложила прохладный компресс к моему лбу:

– Выздоравливай, этого будет достаточно. Не растрачивай энергию на слова.

– Не замолчу, пока не узнаю, что могу сделать полезного! Я открылась тебе. Но ты, чувствую, чего-то недоговариваешь. В тебе есть какая-то тайна.

Тень пробежала по лицу девушки. Она часто упрекала меня в том, что я скрывала правду, впрочем, совершенно справедливо. Но сегодня мои обвинительные речи ранили ее.

– Ты правильно догадалась, Жанна. Я ждала подходящего момента, чтобы рассказать тебе. Думаю, время пришло. – Подруга сделала глубокий вдох. Помолчала, раздумывая, и наконец неуверенно произнесла: – Я… я не совсем та, за кого ты меня принимаешь.

Лицо юной японки всегда было для меня загадкой. Сейчас, в этом темном кабинете, в неясном свете пламени камина, оно казалось более непостижимым, чем когда-либо. Словно восточная красавица сошла со старинных гобеленов за ее спиной. Появилась из древних мифов и легенд.

– Ты мой настоящий друг! Вот что для меня важно! – с энтузиазмом произнесла я. – Навсегда. Не только в «Гранд Экюри». Ты – лучший друг, который у меня когда-либо был в жизни. Это чистая правда. Ничто и никто не переубедит меня.

Произнесенные мной слова шли от самого сердца.

– Ничто не переубедит тебя, правда? – эхом отозвалась Наоко.

– Ничто.

– И даже… это?

Девушка подняла руки к своему, как всегда, безупречно гладкому шиньону и вынула длинную лакированную шпильку. Черные волосы упали тяжелыми волнами, рассыпались по плечам, закрыли тело до середины спины. Роскошная масса волос, от которой Поппи позеленела бы от зависти. Впервые я видела Наоко с распущенными волосами. На уроках, во время еды и даже при вечернем умывании, она всегда убирала волосы в аккуратный пучок. Ни разу не разрешила мне причесать ее.

– У тебя волосы богини! Почему они должны как-то влиять на нашу дружбу? Ты думаешь, я стану завидовать?

Вместо ответа она повернулась спиной, скрытой под черным саваном волос, как у плакальщиц на кладбище. Поднесла руки к затылку, захватила толстые пряди и развела их в стороны, как две шторы.

– Ой! – Я не смогла сдержать изумленного возгласа.

Там, под густыми локонами, был… рот! Две сомкнутые губы, невероятно длинные и бледные, словно раздутый шрам.

– Испугалась, да? – прошептала Наоко.

– Я… э… нет, – запинаясь, растерянно промямлила я. – Просто не ожидала. Поэтому удивилась.

– Это было не удивление, а испуг… И отвращение.

Мне хотелось, чтобы подруга немедленно закрыла волосами этот жуткий рот, растянутый в нечеловеческой гримасе. Хотелось попросить ее повернуться лицом, чтобы увидеть ее настоящий рот. Аккуратный и нежный, будто покрытый алым блеском.

Приложив усилия, я постаралась не показать виду. В родной деревне всегда косились на мои серебристые волосы. Потому знаю не понаслышке, каково это, когда судят твою внешность.

К тому же рот на затылке лишь формой напоминал губы. Так, мясистый нарост. Врожденная аномалия, которая, конечно, впечатляла. Но, в сущности, ничего особенного, как и цвет моих волос.

– У тебя небольшой природный дефект, не велика беда. Глупо и бессмысленно страдать и гнаться за убежавшей кошкой. Что сделано, то сделано.

– В Японии мальбуш[31] не просто гнался за кошкой, он ее съел.

И пока я в замешательстве смотрела на затылок подруги, чудовищные губы зашевелились, уголки задрожали и растянулись.

Меня будто огрели чем-то тяжелым. От ужаса мурашки пошли по коже. Кусок плоти, который я сочла мертвым, жив и здоров, и… даже плотоядно мне улыбался!

Прежде чем губы успели раскрыться и обнажить зубы, Наоко закрыла их тяжелой завесой волос.

Мертвенно-бледная, она повернулась:

– Мальбуш просыпается ночью, когда я подставляю его свежему воздуху, – сдавленным голосом сообщила девушка. – И поверь, эта картина не для слабонервных.

Лоб японки перерезали скорбные складки. Я вытащила дрожащую руку из-под одеяла и положила ее на руку Наоко: именно сейчас, как никогда, подруга нуждалась в поддержке.

– Когда я была ребенком, там, на затылке, нащупывалась маленькая шишка, о которой няня и не думала беспокоиться, – продолжила восточная красавица, словно отвечая на вопросы, которые я не осмеливалась задать. – Но однажды ночью, когда мне было лет десять, я почувствовала, как бугорок начал дрожать, двигаться… жить. С тех пор я отказалась от помощи няни, решив, что сама справлюсь с прической, и отослала прочь всех слуг отца. Я росла наедине с тайной. С мальбушем – злым ртом. Я назвала его так, потому что для меня он – абсолютное зло. Уверена: в детстве на мою кожу была пересажена мерзость!

С трудом сглотнув, я осторожно спросила:

– Ты хочешь сказать, что никто не знает? Даже твоя семья?

– Я единственный ребенок. Отец всегда был слишком занят дипломатической карьерой, чтобы заниматься мной. Мама умерла при родах от рук императорских врачей. Она заплатила свою цену Тьме, как и я.

Девушка рассказывала мне об официальных врачах японского двора, сравнивала их с врачами гематического Факультета. И те и другие использовали алхимию, чтобы беззастенчиво манипулировать Тьмой в своих интересах…

Когда чудовищный рот ожил, меня обдало порывом ледяного воздуха. Конечно же, то была могильная знаковая подпись Тьмы!

– У родителей долго не было детей. – Пламя камина отбрасывало неровные отблески на бледные щеки Наоко. – В качестве последнего средства отец попросил императорских врачей пролечить маму так, чтобы она родила. Любой ценой. Не знаю, каким опытам ее подвергли, но только она заплатила жизнью, а я родилась, как ты говоришь, с небольшим дефектом.

– Прости, я не знала.

Подруга усмехнулась:

– Эксперименты врачей в стремлении к новым открытиям часто приводят к рождению мерзких тварей. В Японии их называют yōkai – ёкай: монстры. Обычно их идентифицируют еще при рождении и сжигают без лишних слов. На Западе инквизиторы Факультета применяют тот же закон к плодам своих неудачных экспериментов. Ученые не утруждают себя угрызениями совести: для них цель всегда оправдывает средства. До сих пор мне удавалось ускользать из их сетей.