Но стоило только Гаю Валерию отплыть с флотом прочь от Гераклеи, как Котта явил свое истинное лицо, снова захватив город и учинив там неслыханный грабеж и погром. В поисках денег и спрятанных сокровищ люди Марка Аврелия разгромили все городские храмы, сдвигали статуи, снимали изображения богов, а вдруг за ними находится тайник? Алчность, обуявшая полководца, как зараза распространилась на его воинство, и легионеры начали выносить из храмов все, что можно вынести, а потом еще раз прошлись по жилым кварталам, выгребая то, что не унесли солдаты Триария. Город был разграблен подчистую, в нем не осталось практически ничего, зато корабли Котты ломились от захваченной добычи, ради которой стоило пережить и позор Халкидона, и ряд неудач во время осады. А напоследок он распорядился все сжечь, и клубы черного дыма возвестили Азии о трагедии гераклеотов; охваченный огнем город выгорел практически весь. Два года героически сопротивлялась Гераклея римлянам, два года отражала все вражеские приступы и атаки, и, наконец, пала в результате измены. И если поведение Триария в Гераклее вполне соответствовало поведению римских полководцев в захваченных городах, то поведение Котты не лезло ни в какие ворота, во второй раз подряд, ради своих корыстных интересов, разграбить и сжечь город, который уже принадлежал Риму! После всех этих своих подвигов Марк Аврелий отправил легионы к Лукуллу, союзников распустил по домам, корабли по самую палубу набил добычей и с чувством выполненного долга отплыл домой. Но вот с этого момента и начались его беды. Сначала буря утопила много кораблей, которые были перегружены награбленным добром, а часть судов выбросила на мель, лишив тем самым Котту многих ценных вещей. По прибытии на родину в сенате его почтили именем «Понтийского» за взятие Гераклеи, но когда в Риме узнали о том, что ради собственной выгоды он там учинил, то отношение к нему резко ухудшилось: «…народ возненавидел его. К тому же он вызвал зависть столь громадным богатством » (Мемнон). А вот тут и началось, пошла яростная травля этого бесталанного воителя, и, желая смягчить разбушевавшихся соотечественников, а также изменить их отношение к себе, он часть своих богатств сдал в казну. Но травля продолжалась, а в конечном итоге от всей его понтийской добычи не осталось практически ничего, и тут в город прибыли представители Гераклеи и на заседании сената подали на грабителя жалобу. Котта пытался оправдаться, но слово взял сенатор Карбон: «Мы, о, Котта, — сказал он, — поручили тебе взять город, а не разорить его ». После него и другие таким же образом обвиняли Котту» (Мемнон). Дошло до того, что незадачливого полководца хотели изгнать из города, но в последний момент передумали и лишили его звания сенатора — страшное наказание для этого тщеславного человека, и редкий случай, когда алчность и корыстолюбие понесли заслуженную кару.

* * *

Не менее героически, чем Гераклея, сражалась с захватчиками Синопа, где обороной руководили стратеги Митридата Клеохар и Селевк. Мало того, что жители Синопы отразили все атаки врага, они вели против римлян настоящую войну на море, перехватывая идущие с Боспора караваны с хлебом, которые царевич Махар, изменив своему отцу Митридату, посылал Лукуллу. Именно в римский лагерь под стенами Синопы и прислал Махар, который уже разуверился в победе отца, послов с просьбой о дружбе и союзе. Боспорские уполномоченные вручили полководцу золотой венок, который тот милостиво принял. Договор был утвержден, и продовольствие с Боспора, которое раньше отправляли в Синопу, стало поступать римлянам, что очень осложнило и без того непростую ситуацию в городе. Затем начались раздоры между стратегами, Клеарх хотел сражаться до конца, а Селевк предлагал перебить население и передать город римлянам. В то же время оба они чувствовали, что дело подходит к закономерному итогу. Загрузив своим имуществом купеческие корабли, они отправили их на Боспор, к правителю Махару.

Это стало прелюдией к трагическому финалу. Понимая, что без помощи извне им долго не продержаться, в одну из ночей солдаты Клеарха кинулись грабить спящий город, а потом погрузились на корабли и покинули объятую огнем Синопу. Видя, что над городом поднимается огромное зарево, Лукулл сообразил, что произошло, и отдал приказ об атаке. Римляне быстро преодолели стены, которые никто не защищал, и проникли в город. «Его солдаты стали перелезать через стены; и вначале была великая резня; но из чувства жалости Лукулл прекратил убийства» — так кратко и ёмко подвел итог обороны Синопы историк Мемнон. Дольше всех из понтийских городов держалась Амасия, но вскоре и она пала перед римским натиском. Завоевание Понта Римом стало тяжелым ударом для Митридата. Тигран в помощи ему отказал, после расправы над гаремом крепости Малой Армении стали сдаваться римлянам, Боспор открыто восстал против него. И в итоге Евпатор оказался царем без царства, тут у любого опустились бы руки, у любого, но только не у Митридата, который был полон решимости вести борьбу дальше и только ждал своего часа. И скоро этот час настал.

* * *

По свидетельству Мемнона, Митридат проторчал в загородном дворце своего зятя восемь месяцев. Тот его упорно не принимал и вообще делал вид, что забыл о его существовании. Но вскоре все резко изменилось, и произошло это потому, что к армянскому двору прибыл римский посол Аппий Клодий, шурин Лукулла и потребовал от Тиграна выдать Митридата, которого римский полководец должен был провести в триумфальном шествии. В противном случае молодой наглец грозил войной, да и письмо, которое он передал армянскому царю, было составлено довольно оскорбительно. Лукулл величал Тиграна не Царем царей, а просто царем. Возможно, до этого правитель Великой Армении не собирался идти с Римом на конфликт, а потому и не оказал поддержку Митридату в самый трудный для того час, а вот теперь ситуация менялась. Его оскорбили трижды, потребовав выдать родственника, пригрозив войной и не назвав полным титулом в письме, а потому в преддверии грозных событий, понимая, что война вот-вот разразится, Тигран обратился к своему тестю. И действительно, вряд ли кто в тот момент на просторах Ойкумены знал римлян лучше, чем Митридат. Царь прекрасно изучил своих врагов, знал особенности характера этого народа, их способ ведения дел, а также, разумеется, стратегию и тактику. Все это осознавал и Тигран, а потому, когда решил принять своего родственника, то принял его поистине по-царски, со всей возможной роскошью. А затем цари удалились на совещание, которое происходило один на один и продолжалось целых три дня. Начали с вопроса о взаимном доверии, и чтобы обойтись без взаимных обвинений, то все недоразумения между собой решили считать происками придворных — на этой волне был казнен один из ближайших приближенных Митридата, ученый грек Метродор. А затем занялись чисто военными и политическими вопросами, составив довольно неплохой план действий. А суть его заключалась в том, что Тигран остается в Армении с главными силами своей армии и отражает вторжение Лукулла, в том, что оно произойдет, царственные родственники не сомневались. А вот сам Митридат, получив войска от зятя, отправится в Понт и вновь поднимет свое царство на борьбу с Римом. Евпатор был уверен, что стоит ему там появиться, как под его знамена соберутся тысячи людей. Однако обладая громадным опытом в борьбе с римлянами, понтийский царь дал зятю ряд очень полезных советов, надеясь, что тот ими воспользуется. «Митридат, впервые встретившийся тогда с ним, советовал ему не вступать с римлянами в сражение , но, окружая их одной только конницей и опустошая землю, постараться довести их до голода тем же способом, как и сам он под Кизиком, доведенный Лукуллом до истощения, потерял без битвы все свое войско. Тигран , посмеявшись над таким его военным планом, двинулся вперед, готовый вступить в сражение » (Аппиан). Недаром говорят, что за одного битого двух небитых дают и смех Тиграна лишний раз подтвердил эту простую истину, но он пока этого не осознавал и был преисполнен оптимизма. После того, как решение было принято, грянула целая серия из грандиозных пиршеств, после чего Митридат получил под свое командование корпус из 10 000 всадников и выступил с ним в Понт.