И чуть было не дождался! Дело в том, что до Лукулла дошли известия о той двойной игре, которую вел царь Парфии, и он решил, что это и есть самый законный повод наказать наглеца. Луций Лициний задумал ни много ни мало, как пойти войной на царство парфян и поступить с ним так же, как с царствами Тиграна и Митридата — благо этих двух он считал уже полностью небоеспособными. Складывается впечатление, что Лукуллу просто понравилось добавлять в свою коллекцию победителя короны поверженных правителей, и его просто одолевал азарт, не доведя до конца дело в Великой Армении, он готов был броситься в очередную авантюру. Эту его слабость очень хорошо подметил Плутарх: «Очень уж заманчивым казалось ему одним воинственным натиском, словно борцу, одолеть трех царей и с победами пройти из конца в конец три величайшие под солнцем державы». При этом проконсул как-то не задумывался над тем, что, располагая довольно незначительными силами, он втягивает свою страну в войну с могущественной державой, амбиции оказались сильнее долга. Но, все же осознав, что его силы действительно малочисленны перед лицом нового грозного врага, он решил исправить этот недостаток и отправил в Понт трибунов к легату Сорантию, приказав им привести расквартированные там войска. И вот здесь для Лукулла прозвучал первый тревожный звонок. Дело в том, что посланцы проконсула не добились ничего — легионеры отказались им подчиняться и никакие уговоры не могли заставить их покинуть территорию, где они были расквартированы. «Ни лаской, ни строгостью они ничего не могли добиться от солдат, которые громко кричали, что даже и здесь они не намерены оставаться, и уйдут из Понта, бросив его без единого защитника» (Плутарх). Хуже всего было то, что когда весть об этом неповиновении дошла до войск, которые были в распоряжении Лукулла, то она взбудоражила легионы. Несколько лет непрерывных боевых действий вымотали войска, и они стали равнодушны к амбициозным планам своего полководца — их интересовали только грабеж и наличие добычи, а не «славные подвиги», которыми бредил их командир. Недовольство ширилось, речи легионеров становились все более дерзкими, и в воздухе запахло военным мятежом, в итоге проконсул был вынужден уступить и отменить столь непопулярный в войсках поход. А потому вместо новой славы Луций Лициний был вынужден заняться тем, что он считал уже оконченным делом — войной с Митридатом и Тиграном.

* * *

Пока Тигран был занят дипломатическими делами, Митридат развернул бурную деятельность по подготовке нового войска. «В это время Митридат готовил оружие в каждом городе и призвал к оружию почти всех армян» (Аппиан). Не свой армянский царь, а именно Митридат, тот, кто стал легендой при жизни, чей меч по самую рукоять обагрен римской кровью, тот, кто громил в открытом бою непобедимые легионы. Именно с ним связала Великая Армения в этот страшный час свои надежды, и Евпатор их оправдал — он создал новое, невиданное до сих пор на востоке войско. В рядах воинов Митридата были те ветераны, которых обучали еще римские эмигранты и полководцы Сертория, — вот их опытом царь и решил воспользоваться в полной мере. Всех армянских воинов, пришедших под его знамена, он «распределил на отряды и когорты почти так же, как италийское войско, и передал их на обучение понтийским учителям» (Аппиан). О том же пишет и Плутарх, отмечая, что «Митридат обратился теперь к коннице, мечам и большим щитам». Надо думать, что эти самые понтийские учителя, которые теперь стали обучать армянскую пехоту, были высочайшими профессионалами своего дела и вряд ли по уровню воинского мастерства уступали своим римским коллегам — плоды их деятельности проявились очень скоро.

А затем Евпатор решил, что пришло время дать римлянам бой и вновь напомнить им о себе, благо грозное имя понтийского царя звучало пугающе для римского уха. Дождавшись прибытия Тиграна, Митридат выступил в поход и вошел в боевое соприкосновение с силами Лукулла. Понтиец был настроен на решительную битву с врагом и полностью уверен в своих силах. Лукулл вызов принял и двинулся ему навстречу, горя желанием покончить с врагами одним ударом и разом закончить войну, но его смущало то, что во главе армянской армии стоит не Тигран, а Митридат — человек, не раз наносивший Риму поражения. Когда противники встретились, то царь Понта успел занять выгодную позицию и главные силы расположил на холме. Тигран же во главе кавалерийского отряда стал атаковать римлян, которые занялись сбором продовольствия. Римские когорты отбросили армянскую кавалерию, и Лукулл, пользуясь моментом, перенес свой лагерь вплотную к лагерю Митридата, по своему обычаю выжидая и не вступая в бой по собственной инициативе. Из рассказа Аппиана видно, что сам Евпатор с основными силами так и стоял на холме, а Тигран продолжал действовать в тылу римской армии — из этого и исходил Митридат, когда готовился к сражению. Скорее всего, намечался комбинированный удар по римским позициям с фронта и тыла, но, когда Лукуллу донесли, что к лагерю приближается кавалерия Тиграна, он решил сыграть на опережение и, послав всех своих всадников против армянского царя, сам построил легионы в боевой порядок и стал вызывать на бой Митридата. Но, к сожалению, именно на этом месте в тексте Аппиана есть лакуна и потому о том, что же произошло дальше, можно только гадать. «Заметив это, Лукулл выслал лучших из всадников возможно дальше вступить с Тиграном в сражение и помешать ему развернуть походную колонну в боевой строй, а сам, вызывая Митридата на бой… и окружая лагерь рвом, не стал вызывать его на сражение, пока начавшаяся зима не заставила всех прекратить военные действия». Если следовать этому отрывку, то получается, что и после сражения боевые действия не затихли, а продолжались до самой зимы, значит, или ни одна из сторон так и не добилась решительного результата, или же…

Е. А. Разин в своей работе обращал внимание на то, что успехи Лукулла в Великой Армении не были столь безоговорочными, как это хотели бы представить античные авторы. «В тылу римской армии население Армении вело борьбу, что определяло неустойчивость тыла римлян. Летом и осенью 68 года до н. э. в верховьях долины реки Араке римляне потерпели ряд неудач ». И с этим мнением нельзя не согласиться. Скорее всего, итоги этой битвы были благоприятны именно для царственных родственников, потому что после этого Тигран спокойно ушел на зимние квартиры во внутреннюю Армению, а Митридат, забрав с собой всех понтийских ветеранов и взяв у зятя армянскую кавалерию, отправился в Понт. Вряд ли Евпатор рискнул бы отправиться в столь трудный рейд, да и Тигран вряд ли дал бы ему войска, если бы их дела были так плохи, как это пытается представить Плутарх. Это сражение он географически привязывает к Артаксате — древней армянской столице, на дальних подступах к которой и происходят боевые действия. Но дело в том, что, блестяще описав битвы при Херонее и Орхомене, которые произошли в его родных краях, когда речь заходит о боевых действиях в далеких странах, ученый грек, чьи познания в военном деле не были его сильной стороной, начинает откровенно путаться. К тому же, поскольку писатель все же пишет биографии, ему явно хочется выставить своего героя (тем более что он римлянин!) в наилучшем свете, а потому он иногда дает полет своему воображению, мягко говоря, приукрашивая некоторые факты. Чего, например, стоит такой пассаж, что когда римский полководец повел войска в атаку на врага «чьи лучшие силы находились как раз против него, и сразу же нагнал на них такого страха , что они побежали прежде, чем дошло до рукопашной ». Чем мог проконсул напугать отборные части армии Митридата — остается загадкой: наверное, корчил страшные рожи, а может, вырядился соответствующим образом, изображая какого-либо демона и скакал перед строем. Но шутки шутками, а вот следующее утверждение того же автора еще хлеще: «Три царя участвовали в этой битве против Лукулла, и постыднее всех бежал , кажется, Митридат Понтийский, который не смог выдержать даже боевого клича римлян » . Кто этот третий царь и кого подразумевал под ним Плутарх, наверное, так навсегда и останется загадкой, поскольку сам писатель это пояснить не счел нужным, а предаваться гаданиям — дело неблагодарное. Но вот чтобы Митридат постыдно бежал от одного только боевого клича римских разбойников — такого не могло быть никогда! Это просто очередные славословия на тему набившего оскомину римского патриотизма, дабы восхвалить должным образом самых лучших людей в ойкумене и их гениальных полководцев. И действительно, за все время со дня своего основания, Рим дал миру столько военных деятелей, как ни одна страна до него. Были там военачальники посредственные, были откровенные бездари, были очень хорошие, а были действительно блестящие полководцы (Сулла, Квинт Серторий, Помпей Великий, Траян, Галлиен), но по-настоящему гениальных было всего три — Сципион Африканский, победитель Ганнибала, Гай Марий, которого народ называл «третьим основателем города» и Флавий Аэций, остановивший нашествие гуннов. А вот если исходить из текста античных авторов, то получается, что в каждом легионе был свой маленький военный гений, и дай только ему волю…