Над рядами римских всадников пропела труба и медленно, постепенно набирая разбег, они пошли в атаку, впереди ярким светом полыхнуло на блестящих доспехах царской кавалерии, это закованные в доспехи воины скинули свои плащи, которыми они прикрывали свои панцири от палящих лучей солнца. Грохотали понтийские барабаны, ветер развевал знамена Армении и Понта, а затем эти несокрушимые волны бойцов пошли вперед, разгоняя коней, прямо на строй идущей на них римской конницы. Впереди сверкающего сталью кавалерийского клина, на огромном боевом коне и сжимая в руке тяжелую сарматскую пику, мчался закованный в блестящие доспехи чернобородый гигант, за плечами которого развевался пурпурный плащ. «Митридат! — ревели идущие в атаку царские всадники, — Митридат!» — гремело над равниной грозное имя царя, которое понтийские солдаты превратили в свой боевой клич. Строй тяжелой кавалерии под командованием Евпатора ударил в ряды римлян, и они разлетелись вдребезги, сотни всадников попадали на землю, пронзенные армянскими копьями, тех, кого просто сбросили с коней, моментально затоптали копытами. Боя не получилось, римляне стали поворачивать коней и обращаться в бегство, не обращая внимания на отчаянные крики командиров, а Митридат, бросив за ними в погоню легкую конницу, повел свой отряд во фланг отчаянно сражающимся римским когортам. Легионы оказались между молотом и наковальней: от страшного удара ведомых царем всадников их строй рухнул и они обратились в бегство, в панике бросая оружие. Но уйти им не дали, зажав с двух сторон, легионеров оттеснили к болоту, где и начали безжалостно рубить стоявших по колено в болотной жиже римлян. Митридат выехал из этой бойни и повел своих всадников дальше по равнине, преследуя вражескую кавалерию, пока оказавшийся волею случая рядом с ним центурион, не рубанул его по бедру мечом, из-за доспехов не надеясь поразить царя в спину. Евпатор повалился с коня, а его друзья, окружив римлянина, поразили его копьями, а потом затоптали конями насмерть. Подхватив истекающего кровью Митридата, телохранители понесли его в тыл, а вот стратеги повели себя не лучшим образом и остановили преследование, чем вызвали немалое смятение в войсках. И пока понтийцы пребывали в этом беспорядке и выясняли, что же произошло, римляне развили такую прыть, что вскоре покинули поле боя. Толпившиеся на равнине солдаты требовали показать им царя — и как только врач Тимофей остановил кровь, Митридат с возвышенного места явил себя армии. В гневе он обрушился на полководцев, упрекая их в том, что они напрасно остановили погоню и позволили части римлян уцелеть. Вновь построив боевые порядки, Митридат повел свои войска через заваленную телами равнину на штурм вражеского лагеря. Но подойдя к распахнутым воротам, понтийцы с удивлением обнаружили, что за ними никого нет — сыновья волчицы в панике бежали, оставив все свое добро в руках победителей.

* * *

Подобного разгрома Республика не ведала давно, в битве при Зеле было убито 24 трибуна и 150 центурионов, практически весь средний и младший командный состав остался лежать на этой равнине, даже Аппиан отметил, что «такое число начальников редко когда погибало у римлян в одном сражении». По сообщению Плутарха, римлян полегло более семи тысяч человек, а это действительно очень большие потери для Республики; обычно сыновья волчицы отделывались малой кровью. Но самое удивительное было дальше: дело в том, что никто из римских полководцев, которые в тот момент находились в этих местах, не озаботился устроить павшим легионерам погребение, и они так и лежали на протяжении трех лет, пока не пришел Великий Помпей. «Найдя еще не погребенные тела тех, кто пал во главе с Триарием в несчастном сраженье с Митридатом, Помпей приказал похоронить их всех с почетом и пышностью (это упущение Лукулла, видимо, особенно возбудило против него ненависть воинов}». Как видим, из этого текста следует, что вместе со своими воинами на поле боя остался и Гай Валерий Триарий, а это еще больше усугубляло ситуацию, поскольку погиб человек, который в отсутствие Лукулла отвечал за оборону Азии. Правда, в биографии Лукулла Плутарх рассказывает прямо противоположное, утверждая, что Гай Валерий остался жив и проконсул прятал его от разъяренных солдат Как совместить эти два сообщения, я не знаю.

Опять же невольно напрашивается вывод, что численное преимущество было на стороне римлян, слишком уж был уверен в победе Триарий, да и число убитых римлян практически равно тому числу людей, которых привел из Армении Митридат. Конечно, он мог усилить свои войска за счет тех, кто хотел сражаться с поработителями, но таких все равно в тот момент было гораздо меньше, чем ему хотелось бы. По подсчетам Л. А. Наумова, у римлян было не меньше трех легионов — Триария, Сорантия и Фабия, и с этим можно согласиться, хотя об участии в этом сражении Сорантия никаких сведений нет. Потери римлян Наумов определяет в два с половиной легиона, исходя из того, что погибло 150 центурионов, которые командовали таким же количеством центурий, что и составляет два с половиной легиона. Кто был главным виновником этой драмы, и почему он на это пошел, античные писатели не сомневались: «Триарий из честолюбия захотел, не дожидаясь Лукулла, который был близко, добыть легкую, как ему казалось, победу» (Плутарх). В очередной раз римские полководцы соревновались друг с другом — ив итоге погибло громадное количество людей, даже на взгляд отцов-сенаторов — чрезмерная плата за амбиции отдельно взятой персоны. А потому меры должны были последовать незамедлительно, и они последовали.

* * *

После этой великой победы Митридат отступил в Малую Армению и начал забирать отовсюду продовольствие, а что не мог увезти с собой, то уничтожал. Следовавший за ним Лукулл оказался в очень невыгодной ситуации, и вот тут ему снова, как когда-то под Кизиком чуть было не улыбнулась фортуна: один из римских эмигрантов, некий бывший сенатор Аттидий замыслил ни много ни мало — убить самого Митридата. Судя по всему, при дворе Евпатора он околачивался давно и даже был удостоен царской дружбой, но близкие люди так часто предавали царя, что он, наверное, перестал удивляться. Римлянина царь казнил, своих приближенных, которые вступили с ним в сговор, замучил до смерти, а вольноотпущенников, которые помогали Аттидию, он отпустил невредимыми, заявив, что они просто служили своему господину. У Митридата были собственные представления о верности.

Провал устранения Митридата путем заговора означал для Лукулла полный крах — в Риме давно были им недовольны, обвиняли в затягивании войны в целях личной наживы. «В Риме… из зависти обвиняли Лукулла в том, что затягивать войну его побуждают властолюбие и корыстолюбие, в то время как в его руках почти целиком находятся Киликия и Азийская провинция, Вифиния и Понт, Армения и земли, простирающиеся до Фасиса, что недавно он еще к тому же разорил дворец Тиграна, словно его послали грабить царей, а не воевать с ними» (Плутарх). Чашу сенатского терпения переполнил разгром Триария, поскольку из победных реляций Луция Лициния следовало, что Митридат давно разбит. А тут такая катастрофа! И как это прикажете понимать?! Вопрос о смене главнокомандующего был поставлен в сенате и решен не в пользу Лукулла, во главе легионов было решено поставить Великого Помпея, прославившегося в Испании во время войны с Серторием и совершившим то, что до него не удавалось никому, — искоренить пиратство на Средиземном море. И пока Лукулл стоял лагерем против лагеря Митридата, по всей Азии было объявлено, «что римляне упрекают Лукулла, что он затягивает войну сверх нужного времени и что они распускают бывших в его войске солдат и имущество ослушников они конфискуют» (Аппиан). Это было для проконсула подобно удару грома, зато легионы восприняли новость с радостью, им давно уже надоело служить под его командованием, но тут Луций Лициний запаниковал, поскольку возникла реальная угроза остаться перед лицом врага без армии. Не зная, что предпринять, полководец стал ходить по лагерю и уговаривать легионеров остаться. «Но солдаты отталкивали его руку, швыряли ему под ноги пустые кошельки и предлагали одному биться с врагами — сумел же он один поживиться за счет неприятеля!» (Плутарх). Как говорится, не в бровь, а в глаз — за время своих военных кампаний Луций Лициний умудрился награбить столько, что не только обеспечил себя до конца жизни, но, не зная, куда же девать деньги, стал закатывать знаменитые «Лукулловы пиры», чем в итоге и прославился. А пока все римское войско разошлось кто куда, а при проконсуле остались лишь те, которые не боялись сенатского постановления, потому что были очень бедны: войны на Востоке не всем пошли впрок.