Никто не смел произнести ни слова. Чарли защелкнул ящик. Что же делать дальше? Наконец Эмилия заговорила – тихо-тихо:

– Я не знала, что я так несчастна. О-о-ой, я же всю жизнь прожила с людьми, которые меня ни капельки не любят.

Оливия обняла ее и стала утешать:

– Все будет хорошо, Эмма. Теперь ты будешь счастливой. Вот увидишь. Скажи ей, Чарли.

И Чарли рассказал Эмилии про ее родителей и любящую тетю, а потом поведал ей самое удивительное:

– Твой папа говорил, что ты умеешь летать. Поэтому-то Блуры и хотели заполучить тебя в академию.

– Я? Летать? – поразилась Эмилия. – Я не умею.

– Но когда-то ты уже летала, – настаивал Чарли. – Может, у тебя это получается, только когда ты очень захочешь.

– Например, с перепугу, – добавила Оливия.

– А завтра я отведу тебя к тете, в книжный магазин, – пообещал Чарли.

– Но как это устроить? – озадачилась Эмилия.

– Придумаем, – заверил он. – Ты же теперь знаешь, кто ты, так что можешь просто уйти от Лунов, как только пожелаешь.

Вдруг с нижних этажей сквозь разноголосицу барабанов, скрипок и фортепиано донесся голос:

– Тут пришла некая миссис Карусел!

– Мамочка точна, как часы, – обрадовалась Оливия. – Нам пора, Эмилия.

И девочки двинулись в прихожую, где миссис Карусел уже вовсю щебетала с миссис Дореми. По настоянию Оливии мамы прервали увлекательную беседу о легких, голосовых связках и диафрагмах, и миссис Карусел отвезла девочек обратно в переулок за домом Лунов. Правда, увидев, как дочка и ее одноклассница перелезают через садовую стену, она несколько удивилась, но тем не менее послушно объехала дом и подождала, пока Оливия не выйдет через парадную дверь. Ей пришлось прождать всего лишь минуту-другую.

– Мам, ты просто блеск. Аплодисменты! – восхитилась Оливия, усаживаясь в автомобиль. – Мы всё успели и ни разу не попались.

– А у тебя насыщенная жизнь, Олли, – заметила миссис Карусел, которой аплодисментов хватало: она была актрисой и кинозвездой.

Когда девочки удалились, мальчики некоторое время сидели в молчании. У Чарли камень с души упал: ведь план-то сработал! Теперь ему оставалось только постараться устроить так, чтобы Эмилия, то есть Эмма, вернулась в родной дом – по-настоящему родной.

– Как мне быть с ящиком? – нарушил молчание Фиделио.

– А ты не мог бы его подержать здесь? – попросил Чарли. – Кажется, он мне еще пригодится.

– Тут надежнее всего, – легко согласился Фиделио. – Я за ним пригляжу.

– Мне пора, – встал Билли. – За мной должны прислать машину. – Он почему-то неотрывно глядел в пол, и голос у него подозрительно дрожал.

Заболел он, что ли, подумал Чарли, и обещал немедленно проводить Билли домой. Фиделио предстоял урок скрипки, и, выходя за ворота музыкального дома, мальчики услышали, как он вносит свою лепту в общий хор.

Они двинулись в сторону Филберт-стрит. Чарли и Билли думали каждый о своем, и только Бенджамин бодро насвистывал и болтал, предвкушая долгожданную встречу с родителями и подлеченным Спринтером-Бобом.

Перед домом номер девять чернел автомобиль. Мальчики попытались было рассмотреть его внутренность сквозь затемненные стекла, но тут дверца распахнулась и элегантная трость огрела Чарли по коленке.

– Ай! – отшатнулся он. – Кто это, Билли?

– Похоже, мистер Блур Дважды старший, – пробормотал тот.

Чарли почему-то сделалось не по себе.

– Билли, ты ведь никому не проболтаешься насчет Эмилии, а? – забеспокоился он. – Пока что это все большой секрет.

Билли старательно закивал.

Чарли помог ему сложить сумку, маленький альбинос поспешно простился с Мейзи и Чарлиной мамой и шмыгнул в автомобиль.

– Какой странный мальчик, – задумчиво отметила Мейзи, когда черный автомобиль заскользил прочь.

Эмилия Лун лежала в постели и глядела в потолок своей аккуратной чистенькой комнатки.

– Эмма Толли, – одними губами прошептала она. Повторила еще раз и решила, что это имя ей куда больше по душе, чем Эмилия Лун.

В прихожей почему-то настырно затрезвонил телефон. Странное дело. В «Лунный свет» никто раньше не звонил по ночам. Но Эмилия не придала звонку особого значения – она была слишком взволнована. Раньше она никогда по-настоящему не волновалась: не с чего было. Она жила упорядоченной, однообразной, скучной жизнью. И в этой жизни не было ни малейших поводов для восторгов и волнений. Но теперь-то все изменится!

– Отныне я – Эмма, – шептала девочка. Внезапно дверь распахнулась и на пороге возникла миссис Лун.

– Одевайся и собери вещи, – резко велела она. – Быстро. Мы уезжаем.

– Но куда? – Эмилия даже подпрыгнула.

– Обратно в академию. Оттуда только что позвонили.

– Зачем? – Эмилия занервничала еще больше. Неужели в академии пронюхали, что она была у Фиделио?

– Ты нарушила правила, Эмилия, – ледяным тоном уронила миссис Лун. – Поторапливайся.

Эмилия поспешно оделась, дрожащими руками уложила сумку и спустилась в прихожую. Миссис Лун схватила ее за руку и поволокла на улицу, где уже ждала машина и тощий мистер Лун блестел очками с водительского места. Эмму впихнули в машину, и мистер Лун тут же нажал на газ.

Ночью академия Блура выглядела неприступной твердыней, безжизненной и мрачной. Только в одном-единственном окошке где-то на последнем этаже мерцал огонек.

Мистер и миссис Лун отконвоировали Эмму через двор и по лестнице к парадному входу. Поднявшись по широким ступеням, мистер Лун дернул за цепь, свисавшую сбоку от массивных дверей, и где-то за их толщей, в глубине здания, отозвался звонок.

Им открыл Манфред Блур, и сердце у Эммы упало. Она старалась не смотреть в его угольно-черные глаза, опасаясь их невыносимого цепенящего взгляда. Но Манфред даже не попытался загипнотизировать ее.

– Благодарю вас, – кивнул он Лунам. – Входи, Эмилия!

– До свидания, Эмилия. – Миссис Лун поставила девочкину сумку на пол. – Веди себя хорошо.

Тяжелые двери затворились, и Эмма осталась наедине с Манфредом посреди гулкого темного холла.

– Зачем вы велели меня сюда привезти? – спросила она. – Да еще ночью?

– Ты ведь нарушила правила, верно, Лун? И должна понести заслуженное наказание.

И вдруг Эмма расхрабрилась. Она никогда раньше не чувствовала ничего подобного. И еще она рассердилась – это тоже было непривычное ощущение.

– Никакая я не Эмилия, – вскипела она. – Я – Эмма Толли.

Манфред издал зловещий смешок: