– Чудеса! – заметил Кастерак.

– Такое ощущение, что это было сделано умышленно, – добавил Бюдо.

– Да, но господин Кадевиль не рассказал нам, как ему удалось здесь обосноваться.

Все сели, оставив люк открытым.

Слово вновь взял Кадевиль:

– Как вам известно, – сказал он, – 25 июля 1825 года, то есть восемнадцать месяцев назад, я, благодаря Кадишон, избежал смертной казни.

– Да, но это все, что я знаю об этой истории, – промолвил Танкред.

– В день моего побега полиция, напав на след из-за болтливости одного из тех, кто этому побегу поспособствовал, меня нашла…

– Боже мой, вот невезение!

– Но я был вооружен, к тому же у меня была надежная охрана.

– Мясники?

– Нет, их собаки.

– Ничего себе!

– Но это не помешало полицейским совершить нападение на домишко, в котором я прятался. Одного из них порвал пес, другой, скорее всего, меня убил бы если бы в нужный момент вновь не появилась Кадишон и не нашла гуманного способа от него избавиться.

– И на этот раз вы таки обрели свободу.

– Вы полагаете?

– Еще бы, черт возьми!

– Латур, полицейский, упустивший меня в окрестностях Бегля, догадался, что я, чтобы ускользнуть от преследователей, поплыву вниз по реке. Он, как и я, сел в барку, стал рыскать по Гаронне и Жиронде, но обнаружить меня так и не смог, ведь я двигался только по ночам и только по течению, в то время как он – днем и под парусом.

– И куда вы таким манером направлялись? – спросил Танкред.

– В Ришар, там мне предстояло подняться на судно.

– Понятно. Продолжайте.

– Но в то самое мгновение, когда я уже увидел этот корабль, который только и ждал меня, чтобы сняться с якоря, разыгрался шторм, вынесший меня в открытое море, и я потерял побережье из виду.

– Стало быть, ваше суденышко было небольшим.

– Обычная барка, – ответил Жан-Мари.

– В таком случае остаться в живых вам удалось только чудом.

– Это и правда было чудо. Но на том мои горести и страдания не закончились.

– Как это?

– Когда буря улеглась, на некотором расстоянии от меня я увидел еще одну барку, шедшую под парусом. Сначала я не обратил на нее никакого внимания. Но вскоре барка приблизилась ко мне и тот, кто в ней находился, со мной заговорил. Вы не поверите, но этот человек, будто вынырнувший из морской пучины, чтобы вернуть меня к суровой реальности, был не кто иной, как полицейский Латур.

– Но откуда, черт возьми, он взялся?

– Его, как и меня, вынес в открытое море шторм, и злому року было угодно, чтобы он оказался слишком близко от моей барки и помешал мне подняться на борт дожидавшегося меня судна.

– Но вы, полагаю, не сдались ему?

– Еще бы!

– Что же вы сделали?

– Сей негодяй, не осмеливаясь напасть на меня в открытую, пошел на хитрость и протаранил носом своей барки борт моей, которая тут же пошла ко дну.

– И вы, надо полагать, вместе с ней.

– Совершенно верно. Но я, к счастью, отлично плаваю и в течение некоторого времени полицейский пребывал в неведении касательно того, что случилось. Он ждал, когда я вынырну на поверхность, чтобы ударить меня веслом по голове, оглушить и связать. Но я нарушил его планы, сделал вид, что сдаюсь, подплыл ближе, схватил Латура за рубашку и увлек за собой в воду.

– Ловко!

– Вот так и разыгралась ужасная драма, которую я ни за что на свете не хотел бы пережить еще раз. Я не знаю, как мне удалось остаться в живых, что само по себе уже удивительно, и при этом не сойти с ума, что вообще непостижимо. В воде между нами разгорелся настоящий бой. Вы можете без труда представить себе это сражение, когда противники, стараясь держаться на поверхности, набрасываются друг на друга, проявляя чудеса сноровки, чтобы ударить врага, но при этом не позволить ему ухватиться за вас и увлечь за собой на дно.

– И долго оно продолжалось?

– Насколько я могу судить, мне довелось так плавать минут пятнадцать, не оставляя попыток схватить Латура за горло и задушить. Затем навалилась усталость. Полицейский тоже уже еле держался на поверхности. Чувствуя себя на краю гибели, я, в приступе ярости, накинулся на мерзавца, схватил его за шею, вонзил в его плоть ногти и закричал: – Ну держись! Теперь умрем вместе!

И нас поглотило море. В течение нескольких мгновений я чувствовал, что плыву по воле волн. Пальцы с силой сжимали горло врага. Я прекрасно понимал, что этот человек, страстно желавший моей смерти, умрет не от воды, а от того, что я его задушу. А потом вообще перестал соображать. Хотя помню, что хотел отпустить Латура, но не смог.

– Какой ужас! – произнес Кастерак.

– Затем я вдруг ощутил сильный удар, будто меня огрели по голове, и свет вокруг меня померк.

– В котором часу это было?

– Полагаю, довольно поздно, но сказать точно не могу, потому как не отдавал себе отчета в том, сколько длилось мое сражение с презренным агентом.

– Короче говоря, вам удалось спастись.

– Когда я пришел в себя, солнце уже поднялось высоко. Я лежал в просторной комнате на кровати с пологом из зеленой саржи. Вокруг меня суетились четыре человека, среди которых я первым делом узнал священника, затем двух дам в возрасте и наконец гладко выбритого и молодого еще человека.

– По-видимому, это был врач.

– Угадали.

– Кто же вас подобрал?

– Священник. Каким-то непостижимым, чудесным образом, он отправился в Вердон, дабы причастить умирающего, и, чтобы не тащиться по изрытой ухабами дороге, решил пройтись по берегу.

Стояла темная ночь. Его нога наткнулась на мое тело. Он вскрикнул от удивления и ужаса и склонился надо мной. Я по-прежнему сжимал горло Латура, который явно был мертв. Уж не знаю, почему сей славный кюре решил, что меня еще можно спасти, но он приказал двум своим сопровождающим тотчас же отнести меня в дом приходского священника селения Сулак, коим он, собственно, и являлся.

«Как только окажетесь на месте, без промедлений пошлите за доктором», – сказал он. «А вы, господин кюре?» – «Я отправлюсь к умирающему, но если мне предстоит спасти душу одного, то и тело другого, в котором, вероятно, еще теплится жизнь, здесь оставлять тоже нельзя». – «Вы пойдете туда в одиночку?» – «Меня будет хранить Господь, ступайте, дети мои».

Меня отнесли в дом священника. Вызванный врач, провозившись со мной полночи, констатировал, что я пока еще жив, о чем и сообщил кюре, когда тот вернулся. Об этом мне рассказали, когда я вновь обрел способность соображать. Мне не составило никакого труда понять, что море вынесло меня на берег, и поскольку начался отлив, я так и остался лежать на песке. Удар, который я почувствовал, скорее всего был получен в тот самый момент, когда волна выбросила меня на сушу.