– Как вы объяснили тот факт, что вцепились смертельной хваткой в горло вашего друга Латура?

– Никак не объяснил.

– Вас об этом никто не спрашивал?

– В тот момент, когда я пришел в себя и начал понимать, о чем говорят окружающие, хотя сам еще и не обрел дара речи, доктор как раз рассказывал о том, что, по его мнению, произошло.

– По всей видимости, – вещал он, – это двое матросов, члены экипажа какого-нибудь судна, разбившегося во время вчерашней бури. По-видимому, они долго плыли, чтобы добраться до берега, скорее всего поддерживали друг друга, но когда их одолела усталость, ухватились друг за друга, как часто бывает с тонущими, этот вцепился товарищу в горло, а тот ему, например, в ногу или туловище.

Вот тогда я и понял, что Латур мертв. И, как нетрудно догадаться, противоречить доктору не стал.

– Вполне естественно, – заметил Бюдо.

– Но ведь вас, в конечном счете, допросили? – настаивал Танкред.

– Да, и я в точности повторил слова доктора, который очень гордился тем, что нашел верное объяснение, и поэтому прослыл человеком умным, что, строго говоря, вполне соответствовало действительности.

– Но ведь ваш обман могли раскрыть?

– Да, но не раньше, чем ко мне вернутся силы. Судите сами, сударь, Сулак расположен в медокском захолустье, добраться до него можно лишь на корабле и на это может понадобиться несколько дней. Судейские чиновники и пальцем не пошевельнут, чтобы засвидетельствовать смерть моряка, утонувшего во время кораблекрушения. Должен вам сказать, что я все рассчитал правильно, потому как провел в доме спасителя целых две недели. А на отпевании и похоронах Латура присутствовал в качестве его товарища и собрата.

– Право же.

– Я даже не буду скрывать, что испытывал в тот момент чувство глубокой жалости и скорби, глядя, как кладут в могилу тело человека, заставившего меня много страдать, но при этом руководствовавшегося во время погони за мной лишь непомерно раздутым чувством долга.

– Вы его оплакивали?

– Оплакивать – слишком сильно сказано.

– Но?

– Но жалел.

– Хороший вы человек, Жан-Мари.

– Когда я полностью выздоровел, пришло время уезжать, но уверяю вас, что впереди меня ждало еще немало мучений.

– Значит, ваша одиссея на этом не закончилась?

– Куда там… Славный кюре отнесся ко мне очень тепло. Он из кожи вон лез, чтобы доставить мне удовольствие, и должен вам признаться, что мы проводили удивительные вечера, сидя на берегу моря и разговаривая о тысяче самых разных вещей. Он был со мной настолько добр, что в час расставания я в душе корил себя за ту преступную ложь, о которой вы только что изволили упомянуть.

– Вот как?

– Да, меня мучили угрызения совести.

– Но ведь правда могла стоить вам жизни.

– Не спорю.

– Однако вы все же набрались смелости?

– Все рассказать? Да, сударь. Как-то раз я отвел этого замечательного человека в сторонку и обо всем ему поведал: о приговоре, побеге, преследовании Латура, равно как и о браке, который благословил кюре Бегля. Он как раз был знаком с достопочтенным стариком, согласившимся связать нас священными узами.

– И что он сказал, узнав об этом?

– Сначала долго молчал, что позволило мне довести свой рассказ до конца, упомянув о плавании по Жиронде, о буре и новом появлении злосчастного Латура.

– По правде говоря, ваш рассказ не менее интересен, чем иной роман.

– Для меня он намного интереснее, – ответил Жан-Мари.

– Кюре Сулака придерживался такого же мнения?

– Да. После долгих раздумий он повернулся ко мне и сказал: «Дитя мое, Бог вас простит, вы храбро защищали свою жизнь. Я не могу называть это преступлением. Но что вы будете делать дальше?» «Не думаю, – ответствовал я, – что корабль, который должен был подобрать меня, по-прежнему дожидается меня в Ришаре». «Как называется это судно?» – «Бакалан». «Он давно вышел в море». – «В таком случае у меня остается лишь одна надежда на спасение». «Какая?» – спросил меня добрый кюре. «Отправиться в Испанию». – «Пешком?» – «А как иначе?» – «Но путь будет долгим и опасным» – «В чем же будет заключаться его опасность?» – «Вы можете умереть с голоду и жажды».

Как вы понимаете, его слова заставили меня задуматься, но выбора у меня не было, поэтому колебаться я не стал.

«Я переоденусь ландским крестьянином, – сказал я кюре Сулака, – что будет совсем нетрудно, для этого будет достаточно берета, бараньей шкуры и длинных, худых ног. Гасконским наречием я владею достаточно хорошо, чтобы в пути меня все понимали». «Тогда я дам вам хороший совет, – сказал кюре. – Идите вдоль побережья. Так вы не заблудитесь, к тому же время от времени в пути вам будут встречаться таможенные посты, обитатели которых всегда рады видеть живого человека. Они встретят вас с распростертыми объятиями, подскажут дорогу и помогут с пропитанием». «Благодарю вас, господин кюре, за столь доброе напутствие».

Перед тем как попрощаться, прелат вызвался меня немного проводить.

«Жан-Мари, – сказал он, – как только будете в безопасности, напишите мне». «Обещаю вам, господин кюре» – «И не забудьте сообщить ваш обратный адрес» – «В своей доброте вы дойдете до того, что ответите мне?» «Друг мой, в моем сердце теплится надежда, но она настолько призрачна, что мне даже не хочется вам о ней говорить», – ответил он. «Что вы имеете в виду?» – заинтригованно спросил я. «Ничего. В свое время вы все узнаете. Если у меня ничего не получится, я буду до конца жизни упрекать себя за то, что вселил в вас несбыточную надежду».

Мне показалось, я понял его намек, но верить в то, о чем мне тогда подумалось, не осмелился и поэтому ничего не сказал. Мы расстались. В первые три дня все было хорошо и я, двигаясь вдоль берега, добрался до мыса Ферре, расположенного в устье Аркашонского залива. Но там попал в затруднительное положение. Таможенники рассказали, что если я хочу перебраться на другую сторону, мне нужно обогнуть залив, а это как минимум четырнадцать лье по неизведанным тропам и глубокому песку.

– Но насколько я помню, – сказал Танкред, – пролив, через который Аркашонский залив соединяется с океаном, не так уж широк.

– Километра три-четыре.

– Неужели нельзя было найти лодку, которая доставила бы вас на противоположный берег?

– Я так и хотел сделать, но мне ответили, что в тех краях это отнюдь не просто и что рыбаки не захотят бросать свои дела, чтобы переправить меня.

– И в итоге?

– И в итоге я решил обогнуть залив по суше. Выспавшись на таможенном посту на мысу, я двинулся пешком налегке, зная, что по пути мне время от времени будут встречаться деревни – Арес, Андернос, Оданж.

Тут мои мучения возобновились, и поверьте – когда я вспоминаю о них, меня до сих пор бросает в дрожь.