Прочность, стабильность этой социальной группы совершенно иная, чем у отдельных избирателей. Тем, кто получил какой-либо пост благодаря механизму властной контрселекции, уже есть что терять, это и привязывает их к новому режиму.

Члены служилого дворянского сословия получили свои посты не благодаря профессиональным знаниям, а благодаря требуемой от них безусловной лояльности. Так исчезают профессиональный этос, достоинство государственного служащего, когда он может считать, что для достижения успеха ему достаточно профессиональных знаний и политического нейтралитета. Пост, полученный благодаря знаниям, превращается в должность, которая была дана ему из милости и в любой момент может быть отобрана. В итоге государственный служащий становится заинтересованным в сохранении режима, поскольку любые перемены несут ему материальный риск. Необходимость преодоления чувства незащищенности, кроющегося в состоянии подчиненности, усиливает побуждение к самоотождествлению с режимом, благодаря чему в этом социальном слое стабилизируется доля воодушевленных приверженцев правительства.

Кадровые замены в профессиональных аппаратах и на до сих пор независимых постах, занимаемых интеллигенцией, существенно отличаются от ротационных волн, сопровождавших прежние смены правительств: во-первых, своей массовостью, во-вторых, степенью требования политической лояльности, оттеснившего на задний план соображения профессионализма, в-третьих, требованием соответствия дисциплинарному парядку армейского типа и, наконец, в-четвертых, тем, что уволенные работники наталкиваются на закрытые двери во всех учреждениях, связанных с государством, что еще больше укрепляет дисциплину среди сохранивших место работы. Это последнее явление может считаться реальным или виртуальным внесением служащего в список запрещенных, политической стигматизацией, имеющей результатом полное исключение из сферы государственной службы. Такого рода запрет на работу знаком по временам коммунистического режима.

Дисциплину оставшихся после просеивания служащих укрепляет и сознание огромной разницы в доходах, которые они получают сейчас и которые они могли бы получить на рынке рабочей силы на основании своих способностей. А в сословии придворных поставщиков размеры возможных потерь и прибылей могут измеряться целыми состояниями. Если добавить к этому неофитское рвение «прозревших» пожилых поколений, то окажется, что силу пробуждения у этого сословия национального самосознания не следует недооценивать. Подобно арматуре в железобетоне, это недоступная для опросов общественного мнения область слияния воли отдельно взятых представителей социума, где для членов сословия четко объединены идеология, программа и материальное положение. Представителей этого сословия изображают членами национального среднего класса, да они и сами верят в это, хотя в действительности они лишь составные части субординационного, вассального порядка в звании «от унтер-офицеров до офицеров».

Консолидация мафиозного государства означает, что покорные могут быть вовлечены в режим, контролируемый приемной политической семьей, хотя и в разных премиальных категориях. Поэтому перспективы консолидации не следует недооценивать, ведь этот режим готов простить и принять, хотя и не по тем нормам, которые мы обычно имеем в виду, употребляя это выражение. Раскаяние и принятие сопровождаются определенными семейными правилами, обязательствами и вознаграждением. Их удостаивается множество лиц, кажущихся чуждыми режиму: бывшие коммунисты, работники секретных служб, оступившиеся интеллигенты, оробевшие деятели культуры, некогда считавшие себя самостоятельными предприниматели…

В мафиозной семье организованного криминального подполья существует единственное преступление, подлежащее наказанию, – нелояльность. Это справедливо и для все большего круга общественных, политических, государственных, хозяйственных постов, попавших под влияние организованного криминального «надполья». Лояльность является непременным условием назначения или получения доли. Желающие порвать с режимом или выступить против него могут быть подвергнуты репрессиям за то, за что нельзя быть наказанным в демократическом обществе, и такими средствами, которые неприменимы в условиях демократии. В результате ограничения и ликвидации демократических институтов и складывания патронажно-клиентарных отношений в распоряжении власти оказались недоступные в условиях действующей демократии средства принуждения к молчанию и покорности. Главным образом они касаются материального положения людей, на которое могут влиять в полной мере и долгое время. Как известно из уголовной практики, жертвы насильственного нанесения материального ущерба молчат, так как в противном случае их может постигнуть еще бóльшая беда. А если они все же начинают говорить, то могут сделать это лишь в таких СМИ, аудитория которых составляет лишь малую долю населения.

На мафиозный характер управления страной указывает и то, что не существует возможности мирного выхода из системы по собственному решению. Тот, кто однажды вступил или был рекрутирован в политическую семью, тот или будет отпущен главой этой семьи, или подвергнется преследованиям везде, куда бы ни занесла его судьба. Кем бы ни были эти люди, пусть даже президентами республики, министрами или парламентскими депутатами, выдвинутыми политической семьей, все они знают, что последует за сопротивлением семье или выходом из нее. Это будет не просто потеря определенных преимуществ, но и, быть может, полный материальный крах. Упразднение защищенного статуса бывшего члена политической семьи означает не только разрешение, но буквально обязанность произвести его «отстрел».

Так как преступлением считается только нелояльность, в случае, если члены приемной политической семьи совершают какие-либо другие противозаконные или аморальные действия, то в организованном криминальном «надполье» они пользуются безнаказанностью. При этом не имеет значения, что именно было совершено: коррупционное преступление, разоблаченная внутри семьи подделка официального документа или внутрисемейное (в обычном значении этого слова) насилие. Если общественное мнение резко повернется против разоблаченного или если его дело получит крайне негативную международную оценку, то может случиться, что он будет принесен в жертву. Однако в одном он может быть уверен: политическая семья не отпустит его руку. В крайнем случае, по аналогии с программами по защите свидетелей, ему дадут возможность начать свою жихнь сначала в другом месте, удалив его из сферы, отслеживаемой общественным мнением. Но лишь в том случае, если он лоялен. В этом сила режима: он не выдает своих «чужим». И для тех, кто знает, какими бедами грозит неподчинение и какую защищенность дает приспособление к режиму, и в то же время видит, что организованное криминальное «надполье» укрепляет и расширяет контроль над обществом, исчезает не только возможность, но и рациональный смысл сопротивления. Не случайно введенный Банфилдом термин «аморальный фамилизм», характеризующий пропитанные мафиозными обычаями отношения в среде бедного населения Южной Италии, может быть использован и для характеристики правил и моральных норм, регулирующих поведение приемной политической семьи мафиозного государства[120]. Перед изгоями семьи/нации мы не должны держать ответ и проявлять к ним солидарность. A тот, кто не выдерживает этих патронажно-клиентарных отношений, исключающих меритократическую состязательность, или не хочет примириться с ними, в крайнем случае может покинуть страну, если имеет такую возможность. Уже много сотен тысяч человек работают за границей, и многие не обязательно по материальным соображениям, а потому, что не хотят, чтобы их профессиональная или деловая карьера почти полностью зависела от лояльности к власти.